Вне пределов

Энн Джуэл Э.

— К тому времени, как ты вернёшься домой в воскресенье вечером, сэндвич будет заменён на новый.

— Так ты его съела?

— Да.

— После того как полюбовалась его красотой?

Я прочищаю горло и вздергиваю подбородок.

— Серебряная упаковка с синей надписью — отличный дизайн. Я обращаю внимание на такие вещи.

Пожалуйста, кто-нибудь, убейте меня прямо сейчас и избавьте от этих мучений.

— Ты сфотографировала? Или сохранила обертку, чтобы твоя мама сфотографировала?

— Нет. Я скажу ей марку.

Это её сфера деятельности. Разве я не говорила тебе об этом? Она фотографирует для рекламы.

Нейт медленно кивает.

— Ты говорила, что она не брала в руки фотоаппарат с тех пор, как умер твой отец. Неужели сэндвич-мороженое, завернутый в серебристую упаковку с синей надписью, вдохновят её вернуться в игру?

— Как знать.

Он кривит губы, не в силах полностью скрыть удивление.

— Что ж, дай знать. Я буду с нетерпением ждать, не подтолкнула ли моя спонтанная покупка на что-то столь чудесное. А пока, — он кивает головой в сторону коридора, — почему бы тебе не помочь мне выбрать галстук для поездки.

— Ты имеешь в виду, завязать его, прежде чем упаковать.

— Правильно.

Мы идём по коридору. Он бросает на меня взгляд через плечо и улыбается. Я опускаю глаза на пол.

Сэндвич-мороженное. Боже!

— Синий или красный?

Он поднимает галстуки.

— Красный. На синем пятно.

Он поворачивает запястье и хмурится, глядя на тёмное пятно.

— Чёрт. Интересно, что это такое. Я давно не надевал этот галстук.

— Наверное, еда. Разве ты не заправляешь его в рубашку или не перекидываешь через плечо, когда ешь? Так делал мой папа.

— Нет.

Он бросает испачканный галстук на пол и накидывает красный на шею, вскидывая подбородок и глядя на меня сверху вниз.

— Ты серьезно? Мне нужно завязать его для тебя?

— Думаю, в пять тысяч должен входить виндзорский узел²⁸.

Подойдя на шаг ближе, я хватаю его за концы галстука и дергаю за них. Нейт улыбается. Это так знакомо. Если бы я могла остановить время, я бы нажала на паузу именно в этот момент, позволив своим глазам заглянуть за пределы привычного к абсолютному, позволив пальцам моего разума ухватить что-то конкретное. Каждый день мне кажется, что я гоняюсь за бабочкой. Иногда мне кажется, что я могла бы следовать за ней над обрывом и не чувствовать потери земли под ногами.

Профессор Натаниэль Хант занимает особое место в моей жизни. Он живёт в потаённых уголках моей памяти, преследует меня в мыслях, разрушает мою реальность.

— Вероятно, ты прав. — Я поджимаю губы, пытаясь вспомнить обучающее видео. — Но я завязывала не виндзорский узел, а самый обычный. Обязательно ли тебе в эти выходные завязывать виндзорский узел?

Он улыбается.

— Нет.

Мой взгляд всё ещё прикован к красному шёлку, зажатому между пальцами, но я чувствую, что он смотрит на меня. Единственное, что беспокоит меня

больше, чем фамильярное отношение к нему, — это то, как он смотрит на меня, словно знает все мои секреты — даже те, о которых не знаю я.

— Я чувствую себя инструментом реализации. Знаешь поговорку о том, что лучше дать человеку рыбу, чем научить его ловить её²⁹?

— А ты знаешь поговорку, — век живи, век учись?

Я смеюсь, бросая быстрый взгляд на его дерзкую ухмылку. Он такой красивый, особенно когда его губы слегка подрагивают, когда он пытается скрыть своё веселье.

— Я съела сэндвич-мороженое, — говорю я, вкладывая в свои слова больше смысла, чем сами слова.

— Да, — говорит он, растягивая это короткое слово в нечто более пространное.

Моё внимание возвращается к галстуку.

— Я взяла ещё кое-что.

— Знаю.

— Правда? — шепчу я, поправляя узел, чувствуя тепло его груди кончиками пальцев.

— Да.

— Каким образом?

— Потому что в этих серебристо-голубых обёртках нет ничего особенного

Я боюсь смотреть на него. Я боюсь не смотреть на него.

— Я украла твою фотографию, — я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

Он изучает меня точно таким же взглядом, как на фотографии.

Завороженный взгляд.

Приоткрытые губы.

Уязвимый.

Через несколько мгновений он медленно кивает.

— Хорошо.

Хорошо? Это неправильная реакция. Я призналась, что кое-что украла. Какую фотографию? Почему? Это правильная реакция. А не «хорошо».

— Разве тебе не интересно узнать причину?

Он качает головой, на его лице читается безропотная покорность.

— Разве ты не хочешь узнать, какую фотографию?

Он качает головой.

— Почему? — шепчу я.

— Потому что Морган — Дейзи — обычно говорила: если я Снупи, то ты Чарли Браун.

— Я не…

Когда я отпускаю его галстук, он обхватывает мои запястья.

— Ты сказала мне это.

— Профессор…

— Нет. Не профессор. Нейт.

— Что ты делаешь?

Я закрываю глаза и кусаю губы. Что бы это ни было… оно разрушает меня изнутри. Я хочу отстраниться, но не могу, потому что прикосновение Нейта успокаивает меня, хотя и не должно.

— Ты чувствуешь это?

— Нет. — Я заставляю себя отстраниться и отворачиваюсь. — У меня есть парень.

— Суэйзи, дело не в этом, и ты это знаешь.

Мои лёгкие судорожно наполняются воздухом. Я не понимаю, что происходит, но это пугает меня до ужаса. И причиняет боль. Необъяснимое должно быть чудесным и волнующим — оно рождает надежду и нечто большее, чем можно себе представить. Но это, что бы это ни было, кажется, разрывает меня на части. Возможно, Гриффин прав, мне следует уйти. Но воспоминания будут преследовать меня.