Внешние дифференциальные системы и вариационное-исчисление

Гриффитс Филлип А.

— Ну так это двадцать четыре года назад было. Смогла подняться на ноги за столько лет.

— А за что сидели, если не секрет?

— Подделала налоговую отчетность. Помогла одному уроду уйти от уплаты налогов.

— Хренасе. Он тоже сел?

— Нет, он вышел сухим из воды. Все на меня скинул.

— А зачем вы ему налоговую отчетность подделали?

— Была молодая и глупая. Сильно любила его. Он меня очень попросил, а я не смогла отказать любимому.

Таксист определенно впечатлен моим рассказом.

— И что же он, прям совсем

безнаказанным остался? — не унимается. Видно, что в нем закипело возмущение от такой несправедливости.

— Его жизнь наказала. Рано умер от рака.

— Ну хоть так.

Наш роман с Алексеем был недолгим, но ярким. Я после института пришла работать к нему в фирму бухгалтером. Алексей был на пятнадцать лет старше и женат. Вешал мне лапшу на уши, что с женой у него все плохо, что собирается от нее уходить, что подаст на развод. В общем, стандартный набор гнусного вранья от женатого мужчины, который захотел гульнуть с молодой и симпатичной девушкой.

А я по неопытности верила. В подтверждение своей якобы любви ко мне Алексей быстро повысил меня до главбуха. И сразу стал просить «как-нибудь так сделать, чтобы поменьше налогов платить». Ну я и сделала, за что сильно поплатилась.

В сизо я узнала, что беременна. Это меня потрясло. Я сразу сообщила об этом Леше, надеясь, что он мне поможет, найдет хороших адвокатов. Добьется для меня хотя бы домашнего ареста. Но Алексей ответил, что моя беременность его не интересует. И вообще, мало ли от кого я беременна, у него нет оснований верить, что это его ребенок.

— Я женат, у меня семья, свои проблемы решай сама, — это были его последние мне слова на свидании в сизо.

С тех пор я больше не видела Алексея. Десять лет назад я решила из любопытства пробить его и выяснила, что он очень давно умер от рака.

Родители пытались что-то для меня сделать, нанимали адвокатов, но это не помогло. Несмотря на беременность, суд оставил меня в сизо. Я не знаю, каким чудом я не потеряла ребенка, несмотря на стресс, холод, голод и антисанитарию следственного изолятора. Поблажек мне никаких не было. Наоборот, еще приходилось терпеть зверское к себе отношение со стороны администрации сизо и местных так называемых врачей.

Я до сих пор считаю, что не умерла тогда только благодаря своему ребенку. Внутри меня росла жизнь, и она придавала жизнь мне. Это был мой единственный стимул не сломаться. Лежа на вонючем грязном матрасе, брошенном поверх нар, я обнимала свой живот, чувствовала толчки моей малышки и понимала: пока жив мой ребенок, я тоже жива. Я любила своего малыша всем сердцем и представляла: однажды этот кошмар закончится, и мы с моим ребенком будем счастливы. Ничего не длится вечно. Все однажды заканчивается. И этот ужас тоже закончится. Нужно только совсем немножко потерпеть.

На седьмом месяце беременности меня признали виновной и приговорили к четырем с половиной годам. Я была этапирована в женскую исправительную колонию в далеком депрессивном городе на Урале.

Моя мама отправилась в

этот город следом на поезде и сняла квартиру. Она должна была забрать моего ребенка сразу, как только я рожу. Но все пошло совсем не так, как мы планировали.

Глава 25

Девочка

Алла

Я должна была рожать в тюремной больнице. Но роды начались на три недели раньше срока. Тюремный врач в это время был не то в отпуске, не то на больничном, поэтому меня повезли рожать в городской роддом. Везли в машине с решетками на окнах и под конвоем. В родильном блоке меня приковали наручниками к изголовью кровати. Конвоиры с автоматами остались стоять рядом со мной. Это все было для того, чтобы я не сбежала.

Роды у меня принимали дежурный врач и дежурная акушерка. Так как я была заключенной, отношение ко мне было крайне предвзятым. Раз сижу в тюрьме, значит, отпетая преступница, рецидивистка, могу убить и ограбить, так что со мной нужно осторожнее. И мало ли чем я болею. Поэтому акушерка натянула на руки аж три пары резиновых перчаток.

Роды были тяжелыми. Естественно, никакого обезболивания не было. Запястья, прикованные наручниками к изголовью кровати, ужасно ныли. На схватках я дергалась, и метал впивался в кожу.

— Да не ори ты так, — командовала акушерка. Причем, она орала еще больше меня. — Замолчи и тужься.

Акушерка стала давить мне на живот, пытаясь выдавить из меня ребенка, словно прыщ. Мне стало еще больнее.

— Не надо, прошу, — проскулила я.

Она наоборот усилила нажим.

По ощущениям это длилось вечность. Боль разрывала меня. Наручники ломали запястья. Слезы градом текли по лицу. А потом, находясь на грани потери сознания, я услышала детский плач. Сначала не поняла, что это мой ребенок. А потом приподняла голову и увидела, как врач держал в руках малыша. Он был в крови, волосики на головке черненькие.

— Четырнадцать десять, — объявила акушерка время рождения. — Девчонка.

Девочка. По лицу заструились новые слезы. Девочка. Я не знала пол. Ни в сизо, ни в тюрьме мне не делали узи. Но у меня было внутреннее интуитивное ощущение, что я ношу девочку. Значит, я не ошиблась. Девочка. Дочка.

Акушерка куда-то понесла ее.

— А мне дадут мою девочку? — заикаясь от страха, спросила я врача.

Он вопросительно глянул на конвоиров.

— Не больше нескольких минут, нам нужно возвращать ее обратно.

— Что? — изумилась я. — Меня не оставят здесь?

— Конечно, нет. Мы не можем тут торчать с тобой сутками. Тем более ты в порядке, в сознании. Нет поводов лежать в больнице.

Я не понимала. От адвоката я знала, что мне полагаются несколько суток с моим ребенком. Кажется, трое суток. Но это если бы я рожала в тюремной больнице, а в городской — не знаю.

— А мой ребенок? Его должна забрать моя мама, — речь давалась мне с трудом, язык заплетался. Но я собрала в кулак всю свою волю.