Внизу наш дом
Шрифт:
Ныряю вниз, чтобы набрать скорость, которую снова гашу в «свечке», подбираясь к брюху… угодил на ведущего. Вот ему и вкатил пару осколочных, но не в кабину, как хотел, а куда-то в область центроплана. Как бы бомбы не рванули!
Не рванули, но что-то я ему там испортил, он задымил и стал быстро снижаться. Ведомые шарахнулись, и я подловил левого — вкатил оба снаряда точно в кабину. И тут же свалился в штопор — скорость-то потерянную на подъёме, так и не набрал. Вся управляемость исключительно за счёт интенсивного обдува хвоста. И ни малейшей подъёмной силы —
Пришлось переходить в пике, а уж потом из него выводить машину чуть не у самой земли. Пока управился, вижу — последний недобитый из второй тройки пристроился к ведущим — замкнул строй клина, дополнив его до ромба. Ух и упрямые мне сегодня фрицы встретились! Больше половины машин потеряли, но продолжают упорно двигаться к цели. А вдруг они пьяные? Или с большого бодуна?
Я опять разогнался и свечкой пошёл к ним снизу, а они задрали носы, подставляя меня под огонь нижних задних стрелков. Хорошо, что дистанция была ещё приличная. Я сбросил газ и замедлил сближение, перейдя в полёт по пологой наклонной. Уж что-что, а в скороподъёмности им со мной не тягаться. Всё правильно — теперь немцы принялись снижаться, всё также придерживаясь прежнего курса.
Снова «ныряю» вниз, а дудки. Мы уже чересчур близко к земле — не хватает места для маневра. К тому же я попадаю под огонь верхних установок. Отвернул и пошел по широкой дуге разгоняться, заодно набирая превышение — попробую клюнуть их в темечко. Из верхней-то установки вертикально стрелять тоже неудобно. Понял ведущий мой маневр — совсем низко повёл остатки своих бомберов. Тут чёткий расчёт на то, что я не рискну на них падать, потому что шансы выйти из пике будут ничтожными — так близко к поверхности они летят.
А я всё равно «упал» на них сверху практически отвесно, переведя лопасти винтов в реверсивное состояние — тяга пропеллеров принялась меня очень сильно тормозить. И сверху, как с балкона, расстрелял всех трёх ведомых — отрабатывали мы штурмовку с вертикального пикирования, только не знал я тогда, что придётся этим приёмом валить воздушные цели.
Потом перевёл пропеллеры на «полный вперёд» — обдутый интенсивным потоком хвост послушно перевёл самолёт в горизонтальное состояние, в просторечии именуемое парашютированием. Перегрузка почти расплющила Вашего покорного слугу в то время, как винтомоторная группа, дрожа от напряжения, создавала горизонтальную составляющую полёта — не чиркнул я об шарик, удержался. И птичка моя не рассыпалась.
И что Вы думаете?! Оставшаяся четвёрка продолжает следовать прежним курсом — ни разу не попал. Видимо не угадал с упреждением. А у меня больше нет ни одного выстрела. Восемь их было в каждом барабане. Восемь Хейнкелей я обстрелял, давая двухорудийные залпы. Попадал ли? Не знаю. Не до разглядывания было — просто потом отмечал убавление численности самолётов в строю, но что происходило с пропавшими — не видел. А вот последние три раза надёжно промазал.
Теперь в барабанах моих пушек пусто. Как быть?
Имитирую атаку, подходя сзади снизу, но держусь поодаль. С нижних турелей в
Даже таранить не могу. Винта у меня впереди нет, так что рубануть нечем. А просто ударить корпусом бессмысленно. Моя скорлупка по сравнению с их металлической прочностью вообще никак не канает. Сам развалиться могу, а хейнкелю ничего не сделаю.
Однако, летим мы всё ниже и ниже. Супротивники, чтобы подставить меня стрелкам, вынуждены то и дело мотылять хвостом, отчего курс их на прежний теперь ни капельки не похож. И ведь продолжают держаться всё тем же ромбом, пусть и у самой земли. Не могу свалить — так хотя бы сорву им выполнение задачи. А между тем в баках у меня скоро станет пусто…, и тут, откуда ни возьмись, падает сверху краснозвёздный МИГ и прямо через мою голову распарывает ведущего фрица вдоль хребта убедительной такой крупнокалиберной очередью.
Тот сразу у всех на глазах переходит из полёта в скольжение по широкой украинской степи, теряя крылья и другие предметы экстерьера. Высота-то была… мы чуть не на брюхе ползли. Уф! С души упал камень. Этот парень додавит остальных, а мне пора домой, однако — горючки осталось — кот наплакал.
Ныряю в нашу балку и быстренько сажусь — такое чувство, что движки вот-вот встанут от жажды. Ужасный сушняк в баках. Но ничего — хватает бензину и на то, чтобы без фокусов приземлиться, и культурно подрулить к капониру. Ребята встречают. Как хорошо, что все — первый бой, да ещё в одиночестве — нелёгкое испытание.
Отцепляюсь от парашюта, через боковой люк выдираюсь из кабины. Мы с Саней за хвост втаскиваем птичку в углубление, выкопанное в склоне балки и накрытое сверху жиденьким бревенчатым накатом. Девчата подталкивают аппарат за крылья. Тут же, пока сгоряча, заправляем машину бензином и маслом. Торопливо баним стволы и заменяем барабаны с выстрелами. Всё — молча. Я даже не спрашиваю, летали ли мои товарищи, или так и дожидались, пока по радио войну объявят. Все выглядят сильно помятыми. Четко пахнет потом, как мужским, так и женским. На лицах румянец, словно после перегрузок. И руки дрожат. Всем уже досталось — успели повоевать.
С другой стороны — глаз радуется — «ах, эти девушки в трико!» — противоперегрузочные надувные штаны мы снимаем, как только, так сразу. Летать в них хорошо, а жить — тесно.
Глава 11. И снова бой
Сидим. Завтракаем. Горячий чай, белый хлеб, яйца вкрутую, молодая картошка, сваренная в мундирах.
— Скольких завалила, Мусенька? — наконец-то Шурочка очнулась, и язвительность в её интонациях позволяет это отчётливо понять.