Внучь олегарха
Шрифт:
— Нет, я просто спросила. Ту совещание было… по этому поводу, Павел Анатольевич сказал, что если ты умеешь, то тебе его официально выдать стоит…
— Нет, не умею и уметь, честно говоря, не хочу.
— Правильно, а если что, то Надя умеет более чем неплохо. Только… если она вдруг в твоем присутствии стрелять начнет, ты сразу ложись. Куда угодно ложись, хоть в грязь, хоть в лужу ледяную, ты поняла?
— Поняла, даже в выгребную яму нырну при необходимости. Хотя нет, в выгребной задохнуться легко, я лучше в нее запихаю того, в кого Надя стрелять будет… А все же мне интересно: кто?
— Тебе не интересно, понятно?
— Да… — уныло протянула я, а Лена продолжила:
— И тем более неинтересно, поскольку самолет из пластмассы ребята в МАИ придумали не по твоему указанию, а под руководством товарища Мясищева.
— Все страньше и страньше…
— Ну да, конечно. Ты хоть представляешь бюджеты на разработку новых самолетов? То есть я сама знаю: не представляешь и представлять не хочешь. И учти: я это точно знаю. Да, справку
— А они не подумают…
— Между прочим, эпидемиологическая опасность и в нашу сферу деятельности входит. Не вся, но… И еще: о том, что ты такая умная и вся из себя талантливая даже в МВТУ мало кто знает, а уж о том, сколько ты за изобретения получаешь, кроме нас — первый отдел имею в виду — вообще никто. И даже не догадывается, ты же деньги эти ни на что не тратишь…
Ленин намек по поводу падений в лужи я восприняла не очень серьезно, но оказалось, что совершенно зря. У меня просто забрали «Победу» и теперь, если мне нужно было куда-то по Москве поехать, меня именно Надя и возила, на бежевой «Волге». А поездить пришлось, хотя и не особо много: пару раз в МИФИ скаталась на обсуждение мелких деталей в проектировании новых контроллеров к вычислительной машине, еще четыре раза во Фрязино прокатилась. Фрязинские инженеры все же смогли ручками провести трассировку кристалла, на котором (одном) разместили четырехпроцессорный модуль «мифической» машины, что было само по себе хорошо. А еще они изготовили для собственной лаборатории тактовый генератор и проверили работу КМОП-памяти в режиме перезаписи данных с кристалла на кристалл, и оказалось, что их продукт прекрасно работает без сбоев на тактовой частоте до девяти мегагерц. То есть-то была убеждена, что он и на двадцати мегагерцах так же работать сможет, но их генератор просто больше не выдавал… пока не выдавал. Но и этот результат меня порадовал очень сильно: два байта пересылались с места на место всего за четыре такта, следовательно эта память позволит выполнять (причем сама по себе, без участия процессора) больше двух миллионов операций в секунду. В чтобы процессору вообще в такую работу вмешиваться не требовалось, я придумала еще один контроллер, который управлял пересылкой любого числа байтов с места на место, получив от процессора только адреса начала и конца пересылаемого блока и адрес. Куда его перемещать. Ох и умница же я, ведь все это можно было проделывать даже не прерывая обмен данными между памятью и процессором… ну, почти не прерывая.
А ребята в МИФИ к концу апреля разработали и изготовили контроллеры, позволяющие подключить в компу диски и магнитофоны, а так же (уже по собственной инициативе) новенький буквопечатающий аппарат, разрабатываемый для машин БЭСМ. А я им подсунула еще и монитор (его вообще на грузовике привезли, так как диодные матрицы знакогенераторов едва влезли в металлическую тумбу весом килограммов в двести), но там аппаратный интерфейс уже был подогнан под мифический компьютер, так что ребятам нужно было просто сопряжение с шиной памяти придумать. Тоже работа не самая простая, но они пообещали монитор к машине подключить не позднее июня…
Но все это было «работой с железом», причем в той области, в которой я разбиралась лишь поверхностно. А тот же Владимир Николаевич ждал от меня совсем другого, и я была совершенно убеждена, что ему до деталей имплементации компов в железе вообще дела не было. Но я ведь когда-то училась в том числе и программированию, причем в эпоху, когда даже доступ к живому компьютеру был жестко лимитирован — так что я свою работу пока делала «на бумажке». И не программы писала, а просто расписывала (в меру моего понимания вопроса) алгоритмы разных модулей, что тоже было работой, насколько я понимаю, очень даже новаторской. Не в том смысле, что никто про алгоритмы не знал, сейчас уже в природе существовали даже языки высокого уровня вроде Алгола и Фортрана, но они ведь позволяли всего лишь «считать по формулам», а здесь задачка было совсем иного плана. То есть и считать было много чего, однако мое понимание именно «цифровой модели» чего-то сильно отличалось от того, что под этими словами понимали нынешние теоретики и практики программирования. Просто потому, что нынешним приходилось мыслить в совершенно иных категориях, пытаясь придумать, как программу поместить в пару килобайт памяти и как расчетные данные передавать из одной программы в другую…
Попутно я попыталась через знакомых все же кое-что выяснить — и выяснила (мне маёвцы много интересного рассказали), но ясности новая информация мне не прибавила ни на копейку. Потому что информация была… абсолютно верной, однако ее просто было слишком много. Во-первых, узнала, что совместное предложение КБ Мясищева и СКБ МАИ выиграло конкурс на ближнемагистральный реактивный самолёт, и предложение КБ Туполева было зарублено. Во-вторых, оказалось, что и совершенно студенческий самолетик для местных авиалиний выбил из другого государственного конкурса сразу и КБ Яковлева, предложившего переработанный вариант своего Як-8, и КБ Антонова (то есть, как я поняла, он собрался прелставить что-то, напоминающее Ан-14). Причем почему-то и ту, и другую победу маёвцев в отрасли связывали с тем, что якобы именно я эти проекты «пролоббировала» у товарища Булганина. А моя роль во всех таких проектах сводилась лишь к тому, что периодически из фондов Московского объединения
Еще была совсем уж странная информация, относящаяся к «совершено секретной», но мое непосредственное участие в этих проектах было даже официально указано: у товарища Челомея были разработаны две крылатых ракеты с навигационными системами, базирующимися на «моих» акселерометрах и моих же контроллерах, производимых серийно. Одна — с дальностью до двух тысяч километров запускалась с самолета (исключительно с М-3) — и она привела к сокращению программы производства Ту-16. Вторая — пускалась с наземной установки и шла по заранее запланированному маршруту, производя фоторазведку — и лона отменила и проект КБ Туполева, и аналогичный проект Яковлева. А лично я и вроде даже ильюшинцам слегка кровь попортила: в «моем» СНТО несколько студентов и аспирантов разработали что-то, что было можно назвать даже «модулем планирования и коррекции» для авиабомб в четверть и в половину тонны. Там координаты цели закладывались на аэродроме, и после сброса (если аэродром был не дальше сотни километров от нее) бомба с таким модулем планировала километров на пятнадцать и падала на цель с точностью метров до пятнадцати. Военные от этот пришли в бурный восторг, а Ильюшину вместо разработки нового бомбардировщика приказали провести доработки Ил-28, необходимые для использования таких бомб. И в целом кого я столь сильно обидела, было совершенно непонятно. У меня было, конечно, свое мнение по этому поводу, но все же никакими доказательствами не подтвержденное…
Ну и плевать: я все же Лене верила насчет того, что «больше не грозит», а все прочее — мне нужно кровь из носу хоть что-то относительно работающее товарищу Челомею показать. Не прям вот щяз, но довольно скоро…
Вторую линию по производству микросхем поставили все же не на Фрязинском заводе, а в Брянске (а третью вообще в Брест ставить наметили). И брянские инженеры для пробы взялись сделать кодогенераторы для мониторов. Я вообще очень люблю, когда за дело берутся профессионалы: они, внимательно поговорив с разработчиками этих самых диодных матриц, решили много «почти одинаковых» кристаллов не делать, а сделать один в виде ПЛМ — то есть «программируемой логической матрицы». Хорошая штука: есть микросхема, которая сначала запихивается в программатор — и примерно через полминуты из программатора достается матрица с требуемой логикой, причем с любой требуемой. Правда, для разминки брянские инженеры решили эти ПЛМ делать небольшими (к ним не пришли с ЛОМО машины для создания фотошаблонов на кристаллах и они пока что-то самопальное придумали использовать, но с довольно низкой точностью) — и МВТУшные разработчики мне сказали, что «уже летом» я получу монитор, который «будет не больше телевизора 'Старт». Это меня порадовало, а еще больше порадовало то, что парни из МИФИ решили этот монитор использовать не только для показа информации, но и для «визуального ввода», и сами решили на своем опытном производстве наладить выпуск нужных для этого клавиатур. То есть я изначально имела в виду к монитору клавиатуру присобачить — а они подошли к вопросу прагматично и узнав, что бауманцы этот вопрос «пока не продумали», решили проблему самостоятельно.
Может из-за того, что мне явочным порядком резко сократили возможность ездить по разным местам, а может и из-за того, что я окончательно втянулась в учебный процесс, но сессия у меня прошла прекрасно и все экзамены я сдала на «отлично». Хотя по одному предмету и пришлось изрядно попыхтеть: Лена меня еще в конце марта предупредила, что ей просто запретили в самой категоричной форме «отмазывать» меня по общественным наукам и экзамен по «Политэкономии социализма» пришлось сдавать всерьез. Меня это в течение семестра нисколько не напрягало, я вообще старалась все эти «общественные» лекции не пропускать, так как было просто интересно смотреть, чем нынешние отличаются от «прошлых». Отличались они довольно сильно, и преподаватели в своему предметы относились серьезно, так что я проблем со сдачей экзамена не видела. Однако почему-то на экзамене — и не обратить на это внимание я не смогла — меня начали трясти буквально по всему курсу. И спрашивали меня не только по тому, что на лекциях читалось или на семинарах обсуждалось, а вообще буквально обо всем, что хоть как-то могло иметь отношение к этой самой политэкономии. Но понять, с чего бы преподавателям захотелось меня так сильно потрошить, я не смогла: в конце мне просто поставили «отл» и отпустили на все четыре стороны.
Этот экзамен был у меня последним, и больше до конца обучения никаких экзаменов сдавать уже не требовалось: наступило счастливое время «преддипломной практики». То есть официально работа над дипломом началась сразу после окончания девятого семестра, однако теперь ничто не должно было отвлекать будущего специалиста от работы над дипломом. Вообще ничто, по старой институтской традиции теперь со студентов даже все общественные нагрузки снимались.
То есть вообще все: в комитете комсомола вместо меня («в торжественной обстановке») сняли обязанности руководителя СНТО, назначив на эту должность парня-четверокурсника (которого я же и рекомендовала для этой работы), на должность координатора стройотрядов тоже кого-то выбрали (и его я раньше вообще не знала) — а я стала совершенно свободной. И даже Лене гордо похвасталась: