Внук Петра Великого
Шрифт:
– Я предлагаю перевезти меня утром в Лефортовский дворец, – теперь настала очередь вздыхать мне. – Просто не вижу другого выхода, потому что жить на конюшне категорически отказываюсь, так и знайте.
– Елизавета Петровна не любит этот дворец, – Разумовский покачал головой. – Она может воспротивиться.
– Так ведь я не ей предлагаю туда переехать, – я не выспался и чувствовал раздражение. – А почему она его не любит?
– Там была резиденция Петра II, – ответил Разумовский, словно мне это о чем-то говорило и могло все объяснить. – В общем, это как-то связано с покойным императором.
– Алексей Григорьевич, уж поспособствуйте
– Ну, хорошо, – наконец, произнес Разумовский. – Я попытаюсь уговорить ее величество позволить вам, ваше высочество, переехать в Лефортовский дворец.
– Я буду вам так благодарен, – последние слова я произнес абсолютно искренне.
Разумовский ушел, а я поплелся искать себе кровать, чтобы хоть немного поспать до утра. Кровать нашлась в соседней комнате. Принадлежала она, по-моему, Румбергу, который где-то шлялся, наверняка, у какой-то веселой вдовушки. Ну, я надеюсь, что у вдовушки, и вполне живой и сильно разъяренный муж не насадит моего слугу на вертел. Не раздеваясь, я упал на нее, не обращая внимания на пытающегося что-то сказать Криббе, и уснул неспокойным сном.
– Ваше высочество, просыпайтесь, – кто-то настойчиво меня будил, хотя у меня складывалось впечатление, что я уснул буквально минуту назад. Все еще находясь в полудреме, я сел на кровати, и лишь после этого открыл глаза. Передо мной стоял Криббе. – Ваше высочество, – повторил он, тщательно проговаривая русские слова, потому что я фактически запретил всем прибывшим со мной обращаться ко мне по-немецки, закрывая на это глаза лишь в том случае, если сказать нужно было много, а словарного запаса не хватало. – Приходил граф Разумовский и сообщил, что мы можем переезжать в…
– В Лефортовский дворец? – я зевнул. Ничуть не сомневался, что Алексей Григорьевич сумеет тетку убедить в необходимости моего переезда.
– Да-да, в Лефортовский дворец. Он также велел передать вам это, – и Криббе протянул мне скрученную в трубочку бумагу, перевязанную лентой. Открыв послание, я прочитал, что там было написано, помотал головой, решив, что что-то недопонял, все-таки написано было довольно вычурно, и это мешало восприятию. Перечитав еще раз, аккуратно свернул дарственную снова в трубочку и перевязал ленточкой. Елизавета не просто разрешала мне переехать в Лефортовский дворец, она мне его дарила. Как было написано на небольшом листке, вложенном в дарственную, это был подарок на мой день рождения, во время которого она совсем запамятовала и оставила меня совсем без подарка. Что ни говори, а назвать ее скупой на подобные подношения было нельзя. Уж не знаю, что ей рассказал Разумовский, наверное, что я едва не утонул в собственной постели, и нуждаюсь в успокоении нервов. Просто классическая ситуация для известных мне по моему времени мажоров, только вот мне подобное не слишком нравится. Как бы портив себя народ не настроить, еще и месяца не прожив у Елизаветы. Что ни говори, время, может быть, и меняется, но люди остаются людьми и привычки их также никуда не деваются.
– Как скоро мы сможем выехать? – я протер лицо руками, все-таки ни черта не выспался.
– Граф
– Полагаю, что из своих крепостных в основном, – я пожал плечами. – Ну и на самые ответственные должности, вроде дворецких, нанимают по протекциям.
– Крепостные, – Крибб смотрел мимо меня. – Для меня это все еще странно звучит.
– А чернокожие рабы, для тебя звучат нормально? – я уже давно перешел к нему на «ты», но Криббе, вроде бы, не возражал.
– Ну, они ведь чернокожие, – протянул он, затем мотнул головой. – Это совсем другое.
– Да? И почему же? – я глянул на него, не сумев сдержать насмешки. – И крепостной и раб – суть люди, и различаются лишь цветом кожи и вероисповеданием, но это уже вопрос к миссионерам.
– Это демагогия, – Криббе покачал головой, явно не соглашаясь со мной. – К тому же еще точно не доказано, что дикари являются людьми в полном смысле этого слова.
– Да, это демагогия, ты прав, – я продолжать смотреть на него, и Криббе было не по себе от моего пристального взгляда. – А как давно мы московитов считали едва ли не дикарями? Варварами, так точно. Может быть, и они не люди? А ведь во мне течет кровь императора Петра, и я не хочу, чтобы меня считали недочеловеком, – Криббе вроде бы дернулся, чтобы возразить, но я ему не дал этого сделать. – А сколько лет назад с трудом, скрипя зубами, все же признали наличие души у женщин?
– Это слишком скользкая тема, ваше высочество, – капитан выдохнул. – Возможно, вы правы, я не могу пока ответить как-то достойно, – тут я с досадой понял, что мы опять говорим по-немецки. Когда я уже начну осознанно переходить с одного языка на другой? – поклонившись, он вышел из этой маленькой комнатушки, в которой даже крохотного окна не было. Не удивлюсь, если это окажется в итоге кладовкой.
– Ты так говоришь, потому что своих крепостных у тебя нет, – поднявшись, я сделал несколько энергичных упражнений, чтобы разогнать кровь. – Вот с кем с кем, а с крестьянами я пока ничего сделать не смогу, как бы ни хотелось. Экономика страны пока не выдержит такого потрясения. Единственное, что я, наверное, смогу, это как-то облегчить их жизнь, но полностью освободить от крепости – пока я даже думать об этом не буду.
В комнату заглянул Гагарин.
– Предлагаю выдвигаться, ваше высочество. Погода сегодня прекрасная, солнечно и морозец легкий, так что можно верхом до немецкой слободы проехаться. А Крамер проследит, чтобы все вещи были уложены и доставлены следом, – судя по довольной роже Гагарина, его вполне устраивало то, что мы переезжаем из Кремля, как, впрочем, и всех остальных, включая меня. а вот идея сесть в седло мне не слишком понравилась, потому что ездил верхом я откровенно плохо. Судя по тому, что тело герцога никак мне не помогало, с самим Карлом Петером дела обстояли ничуть не лучше. С другой стороны, зимой сильно по улицам города не разгонишься, так что вполне можно было и проехаться. К седлу-то все равно надо было приучаться, чтобы на какой-нибудь охоте не опозориться. Кстати, про охоту.