Внуки
Шрифт:
— Для вас это, конечно, большая неожиданность?
— Большая! — ответил Вальтер. — Что и говорить.
— Наше правительство хочет мира.
— А Гитлер войны! — вставил Роберт.
— Вот именно, — продолжал Борис Иванович. — Но мы и близко не хотим подпускать к себе войну. Западные державы всеми силами стараются развязать войну между нами и Германией, явно рассчитывая, что, когда обе стороны будут истощены, они вмешаются и закончат войну на выгодных для себя условиях. Вот видите, товарищи, эти-то планы империалистов Америки, Англии и Франции наше правительство и сорвало.
— Но Гитлер, несмотря
— Возможно! — сказал Борис Иванович присущим ему учтивым и рассудительным тоном. — Даже весьма вероятно. Но если Гитлер начнет войну, то мы, Советский Союз, в ней участвовать не будем. Наше правительство, наша страна действительно хочет мира. Хочет отдалить войну насколько возможно. Нам война не нужна, и, как метод политического воздействия, мы отвергаем ее.
— И все-таки этот пакт — большая неожиданность, — сказал Вальтер. Он думал: «Боже мой, как его воспримут товарищи, томящиеся в концлагерях и тюрьмах гитлеровской Германии?»
Некоторое время все молчали. Польский товарищ с повязкой на голове, лежавший на верхней полке, оперся на руку и глядел вниз на собеседников. Вальтер сидел за маленьким откидным столиком напротив Бориса Ивановича и задумчиво смотрел куда-то вдаль.
III
Москва…
Вальтер подъезжал к Москве с двойственным чувством. Кат и Виктор здесь… Они не ждут его. Кат писала, что работает секретарем в редакции газеты, выходящей на немецком языке. А мальчик, он уж большой. Вальтер сосчитал: ему исполнилось пятнадцать. Пятнадцать лет! Целых шесть лет они с Кат не виделись. Он с некоторой тревогой думал об их встрече. Пути его и Кат давно разошлись… Она, по-видимому, хорошо работала в гамбургском подполье, иначе ее не послали бы в Советский Союз; партия очень ценила ее. Да… Но Виктор — ведь это сын его, и он постарается создать сыну все условия для правильного развития; они возможны только здесь, в Советском Союзе. Сам он в юности только страстно мечтал о таких возможностях. Быть может, из Виктора выйдет когда-нибудь хороший врач или инженер. А почему бы ему не стать политическим и государственным деятелем? Плохо разве? Эта мысль больше всего привлекала Вальтера.
Но Айна в Стокгольме…
Он достал ее последнее письмо, полученное еще в Париже. Она писала, что работает в антифашистском эмигрантском комитете — ведает делами немецких товарищей. Не сможет ли он приехать в Стокгольм, спрашивала Айна. И еще она спрашивала, так ли он тоскует по ней, как она по нему?..
Айна не знает, что Вальтер в Советском Союзе. Он ей завтра же напишет. О, если бы она могла поскорее приехать в Москву! Он обратится к партии с просьбой помочь ему в этом. Товарищи поймут его.
Жизнь стала трудной и сложной. Борцы за счастье человечества сами редко получали возможность насладиться крупицей счастья.
Врачи кремлевской больницы отнюдь не были довольны состоянием здоровья Вальтера. Изучив рентгеновские снимки, они озабоченно, шепотом, посовещались и объявили ему, что необходима операция, и как можно скорее.
Именно этого Вальтер и опасался. При каждом вздохе он чувствовал боль в левом боку. Возможно, осколки кости действительно сидят в левом легком. Но Вальтер ни о чем не спросил врачей, лишь кивнул
Его тотчас же положили в палату.
За день до операции Вальтера навестили Кат и Виктор; они пришли в неприемные часы. Главный врач сам привел их к постели больного. Вальтер хотел приподняться, но врач запретил ему. Трудно было найти нужные слова. Ну, что, в самом деле, могут сказать друг другу люди, которые когда-то были близки и встретились после долгих лет разлуки. Как ты себя чувствуешь? Вид у тебя неплохой. До чего же вырос наш сын! Настоящий мужчина! Как вы оба живете? Ты, верно, рада была, когда узнала, что мне удалось бежать из концлагеря? Разумеется, о встрече нельзя было и думать тогда. Ах, ты, оказывается, знала, что я жил у Штюрка!.. Так умер, значит… На редкость хороший был человек, душа-человек. Я ему многим, очень многим обязан!.. Знаешь что-нибудь о матери? Даже посылаешь ей посылки? Это хорошо… Ей, верно, нелегко живется…
Но вот в разговор вмешивается врач. Он обращается к Кат по-русски, и она, к удивлению Вальтера, по-русски отвечает ему. Значит, она и язык изучила. Вальтер спросил у сына, говорит ли и он по-русски? Мальчик поднял на него глаза и кивнул.
— Подойди-ка поближе, Виктор! Дай мне руку.
Он долго держал в своей руке руку сына; он не выпускал ее до тех пор, пока не пришла сестра и Кат и мальчик не начали прощаться…
На следующий день его оперировали. Позже он узнал, что именно в этот день Гитлер объявил мобилизацию.
IV
Война, начатая Гитлером, ошеломила Людвига Хардекопфа. Война? Между европейскими народами? Он никогда не думал, что такая война еще возможна. Гермина, видя, как он подавлен, издевалась:
— Если бы все вешали носы, как ты сейчас, мы проиграли бы войну раньше, чем начали!
Она думала: «Что за тряпка муж у меня. И рассказать никому нельзя, как он себя ведет».
— Война? В наше время? Да как же это могло случиться? — сетовал Людвиг, качая головой.
— Ты-то чего так расстраиваешься? — с досадой крикнула Гермина. — Тебя ведь не возьмут. Кому ты нужен, такой?.. Год за годом ты строил самолеты, подводные лодки и пушки. Не понимал ты разве, зачем их строят? Напоказ, что ли?.. Ты словно с луны свалился. Но война началась. Теперь все дело в том, кто ее выиграет. На этот раз мы выйдем победителями, можешь не сомневаться. Такого фюрера, как у нас, нет ни у кого. Это мужчина, настоящий мужчина, который знает, чего хочет.
Людвиг не произнес больше ни слова. Он сидел как в воду опущенный.
Гермина уже много лет состояла членом национал-социалистского союза женщин. Однако она попросила разрешения не говорить об этом мужу — он, мол, до сих пор остается в душе социал-демократом. Просьбу Гермины уважили и тайну ее соблюдали. Когда же началась война и в первые же дни была взята Варшава, Гермина не захотела более скрывать свою приверженность фюреру. Пусть все знают, решила она, что хоть муж у нее и жалкая тряпка, но ее семья — надежная опора фюрера. И она вывесила из окна флаг со свастикой.