Внуки
Шрифт:
Однажды утром ему принесли телеграмму. Раньше чем вскрыть, он со всех сторон ее осмотрел. Телеграмма из Стокгольма. Айна сообщала, что надеется в самое ближайшее время приехать; о дне приезда она еще сообщит.
Счастливая улыбка блеснула на лице Вальтера; он положил телеграмму возле себя и закрыл глаза. Айна встала в его воображении такой, какой он видел ее в последний раз в Париже. Вздернутый нос, светло-золотистые волосы, тоненькая, веселая, говорливая… Как хорошо она умела болтать, рассказывать, смеяться… И целовать. Умела быть такой же пылкой возлюбленной, как и добрым товарищем. Как же она добьется поездки в Москву? В такой-то момент?.. Он решил в день ее приезда
От Айны мысли его перешли к Кат. Она хороша сейчас, белая прядь в волосах красит ее. Как уверенно она чувствует себя в жизни, хотя путь ее отнюдь не был устлан розами. Да и теперь, вероятно, ей нелегко приходится. Кат — человек уверенный в себе, гордый, наделенный чувством собственного достоинства. Ей никогда не пришло бы в голову перед кем-нибудь плакаться на судьбу, а особенно перед ним. Решение, принятое в те далекие дни, когда его выпустили из тюрьмы и они объяснились, Кат и он твердо соблюдали: они пошли каждый своей дорогой, но остались товарищами и друзьями.
Наступил день, когда Вальтеру разрешили встать, а Айны все еще не было. Не получал он и вестей от нее. Май шел к концу, и над Москвой сияло весеннее солнце. Когда Вальтер, опираясь на руку медицинской сестры, выходил на балкон, он различал в конце улицы кусок кремлевской стены с маленькой башенкой. Молодая светло-зеленая листва деревьев радовала глаз своей свежестью; на людях, заполнивших оживленные улицы, были летние светлые костюмы и яркие платья. Хороши были эти весенние дни в Москве. Чудесно было бы чувствовать себя здоровым и крепким и бродить по улицам, по бульварам, по Красной площади этого неповторимого в его своеобразии города.
Вальтер то и дело выходил на балкон; ему хотелось вобрать в себя вид лежащего перед ним крохотного уголка Москвы. Как часто в долгие черные дни-ночи в каменном мешке карцера грезил он о Москве, — представлял себе этот город по снимкам, которые ему доводилось видеть, или по очеркам, которые когда-то читал. Он чувствовал силу и величие Москвы и там, в своей одиночке, и позже — в Праге, в Париже, в Мадриде, под Теруэлем.
В это время на полях и в городах Франции, Бельгии и Голландии шли кровавые бои. Фашистская Германия начала наступление, прорвала фронты французов и англичан, которые за девять месяцев палец о палец не ударили, словно все еще надеялись, что фашисты будут действовать так, как хотелось бы западным державам, и бросят все свои полчища на Восток.
Вальтер следил по карте за ходом боев. Второй раз на протяжении одной человеческой жизни немецкие войска вторгались во Францию, разрушали ее деревни и города, топили в крови ее поля и нивы. Несчастная страна! Вальтер, познакомившийся с французами, особенно с рабочими Франции, знал, как ненавидят они войну, знал, что у них нет ни малейшего желания сражаться за интересы и власть двухсот семейств миллионеров, хозяйничавших в их республике. Знал он и о подкупности, разъедавшей государственный аппарат Франции. Взяточничество было обычным явлением в каждом ведомстве, каждом учреждении, и чем более высокий пост занимал тот или иной чиновник, тем циничнее брал он взятки. Министры же, о чем говорили на всех перекрестках, находились в услужении если не у одной, то у нескольких иноземных держав одновременно. Офицерский корпус французской армии — в этом Айна была права! — признавал лишь одного врага: французских коммунистов, а к фашистам Германии и Италии относился с уважением и симпатией. Поэтому Вальтера не удивляло, что немецкие армии одерживают быстрые и легкие победы и без труда продвигаются к самому сердцу Франции.
Доктор Андреев, больничный врач, оперировавший
— Так-то, товарищ! Теперь вы полностью отремонтированы и скоро сможете от нас отчалить.
Он улыбнулся; «ремонтировать» было его любимым словечком. Он ремонтировал людей.
— С легкими у вас обстояло хуже, чем вы предполагали. И лопатка была здорово раздроблена. Но мы ее склеили и привели в порядок.
Врач присел на край кровати. Это означало, что ему хочется немного потолковать. Он спросил:
— Ну, что вы скажете о наступлении немцев? Они форменным образом подмяли под себя французов. Я большего ждал от «линии Мажино».
— Да ведь немцы обошли «линию Мажино». Они опять вторглись в Бельгию, а заодно и в Голландию на этот раз.
— Да, верно. Но разве французы не могли этого предвидеть?
— У меня другой вопрос, товарищ Андреев. Как вы расцениваете отношения между Советским Союзом и гитлеровской Германией? И пакт о ненападении между Советским Союзом и Германией?
— Этот пакт — пощечина империализму! — ответил доктор Андреев.
— Гм!
— Все эти господа в Западной Европе своей цели не достигли. Не на нас, а на них фашизм пошел войной.
— А Гитлер?
Доктор Андреев ответил вопросом:
— Как, по-вашему, Наполеон был гением? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Конечно! Но даже у него бывали крупные, почти непонятные просчеты; возможно, что в своем безумии он верил в собственную непогрешимость. Гитлер тоже, несомненно, думает, что он непогрешим. Но что такое Гитлер? Видите ли, Гитлер всего лишь Гитлер, не больше! Учтите, что Наполеон появился в начале буржуазной эры, что его вынесла на гребень волны победоносная буржуазная революция во Франции и что он был представителем восходящего класса буржуазии. Гитлер же появился в конце буржуазной эры, он поднялся из отвратительного болота загнивающей реакции, он — агент нисходящего класса. В этом все дело.
— Все это правильно, — согласился Вальтер. — Но когда…
Врач перебил его:
— Кто выпестовал немецкий фашизм? Господа империалисты Соединенных Штатов, Англии и Франции! В его лице они готовили себе на континенте наемника, меч против нас, против социализма. Им не дают покоя мечты о нашей украинской пшенице, о нашей уральской стали и о нашем донбасском угле, а главное — о нашей закавказской нефти. А что успехи социалистического строительства им спать не дают — об этом и говорить нечего! Империалисты Запада рассчитывали заграбастать богатства Советского Союза руками немецких фашистов и, кроме того, заставить их взять на себя роль палача и жандарма. Эту дьявольскую игру мы сорвали. В этом все дело.
— Не увлекайтесь, — предостерег Вальтер. — Вы, очевидно, не знаете, что такое фашизм. Поверьте, он способен на любое вероломство, на любое преступление. Что для него взятое на себя обязательство, что для него договор? Клочок бумаги. Он разорвет его, как только перестанет в нем нуждаться.
— Мы, советские люди, любим мир, но и войны не боимся, если ее нам навяжут, — возразил врач. — Это знают магнаты германской промышленности и их военщина. Наше правительство поступает правильно, сохраняя нашим народам мир на возможно более длительный период. И, кроме того, время работает на нас, а не на тех, кто воюет: они с каждым днем истощаются, мы же — крепнем. Так-то оно, товарищ.