Во тьме

Браун Джонстон

После обсуждений с друзьями-католиками по случаю визита Святого Отца я решил купить пластинку с обращением Папы Иоанна Павла, которая была выпущена в то время. Я взял ее домой и проигрывал снова и снова, пока не выучил большинство строк наизусть. Иногда я цитировал некоторые из этих строк во время интервью с террористами, и всегда с большим эффектом. Многие республиканцы, которые лично признались мне в своей причастности к убийству, были тронуты этими словами папы Иоанна Павла II. Они отправились в тюрьму в мире с самими собой. Закаленные члены полувоенных формирований внимательно слушали, как я доказывал, что ни их Папа, ни их Создатель никогда не простят им таких отвратительных убийств. И все же для меня это

не было циничным упражнением в психологической манипуляции: я твердо верил в правдивость того, что говорил. Я полностью понимал, что прежде чем любой человек сможет убить другого, он должен дегуманизировать свою предполагаемую жертву. ВИРА было легко дегуманизировать армию или КПО. Кроме того, тактика их лидеров, враждебность, республиканская риторика и угрозы жестоких дисциплинарных мер в отношении их собственных людей, гарантировала, что только самые храбрые из мужчин будут подвергать сомнению приказ об убийстве.

Проблемы, однако, возникали позже, когда добровольцы, те, кто совершил убийства, обнаруживали, что ужасные образы возвращаются к ним во сне или даже средь бела дня в форме «флэшбеков». Они не ожидали этого, но это факт жизни. Чувство вины — ужасная вещь, и человек не рождается злым. Люди из полувоенных формирований могли убивать, они действительно убивали. Но дома, в более поздние годы, в ночной тишине, к ним неустанно возвращаются образы умерших. Чудовищностью их преступлений. Я знаю, что это так, потому что я записал длинные и подробные заявления многих добровольцев ИРА, которые расплакались во время интервью и признались в своей причастности к подобным преступлениям.

Любой детектив или бывший детектив, который прочтет это повествование, точно поймет, что я имею в виду. Первое, что чувствует убийца, признавшись в своем преступлении, это облегчение. Он чувствует себя лучше. Атмосфера в комнате для допросов внезапно преображается чувством эйфории, которое исходит от заключенного сразу после того, как он или она признались. Да, они должны сесть в тюрьму, но они поняли, что тюрьма — это на самом деле наименьшая из их проблем. Гораздо важнее как-то искупить совершенное ими злодеяние.

Иногда я неожиданно оказывался лицом к лицу с людьми, которые признавались мне в подобных преступлениях в прошлом и которые отбывали свои наказания в течение многих лет тюремного заключения. Никто из этих мужчин никогда не проявлял ко мне никакой враждебности. Все они, без исключения, выразили только благодарность. Все они говорили о чувстве освобождения от своей вины. Их больше не посещали кошмары или флэшбэки в той степени, в какой они были до их признания. В каком-то смысле этим людям повезло. Я тоже знаю многих мужчин, которым сейчас за сорок и пятьдесят, которые не могут спать по ночам. Каждый раз, когда они закрывают глаза, их преследуют одни и те же ужасные образы. Как бывший детектив, я не испытываю к ним никакой симпатии. Я могу только посоветовать им пойти и поговорить с полицией. Если бы они только могли услышать свидетельства тех, кто сделал это, и освобождение от чувства вины и возвращение к некоторому чувству нормальности, о которых они говорят, я верю, что они выступили бы вперед без колебаний. Реальность также такова, что страх перед длительными тюремными сроками больше не имеет силы. Политические решения исполнительной власти устранили возможность того, что террористы столкнутся со всей строгостью закона, что ясно иллюстрирует самый последний пример дела Кена Барретта.

В понедельник, 12 мая 1980 года, меня перевели из уголовного розыска Андерсонстауна в отделение полиции Вудборна. На месте Вудборна когда-то был местный отель, теперь его давно нет. На его месте было небольшое сборное здание КПО, укомплектованный несколькими сотрудниками в качестве «поста сбора информации». Там также присутствовал большой военный контингент. В

штаб-квартире КПО разрабатывались планы превратить это место в новый крупный полицейский участок. Но на это ушли бы годы. Тем временем нам пришлось бы довольствоваться обычным сценарием — сборные домики поверх сборных домиков.

Зимой участок затопило, и нам пришлось прибегнуть к услугам солдата на плоскодонке, чтобы он доставил нас из нашего отделения уголовного розыска в следственный отдел через поток дождевой воды глубиной местами около двух футов. Несмотря на то, что там находилось несколько женщин-офицеров, у них не было туалета. Кто-то из отдела планирования просто забыл. Женщинам приходилось добираться на бронированном автомобиле до близлежащего участка КПО в Дунмурри, чтобы воспользоваться тамошними удобствами.

И все же Вудборн был счастливым местом. Ничто так не объединяет людей, как тот факт, что все мы столкнулись с одними и теми же чрезвычайными невзгодами. Будучи новым участком на переднем крае Западного Белфаста, это место всегда было, мягко говоря, непростым. Тем не менее, у меня много приятных воспоминаний о моей службе в участке КПО в Вудборн и о персонажах, которых я там встретил. В течение следующих четырех лет я тоже переживал печальные времена, когда нам приходилось поднимать и хоронить наших погибших коллег. Мой опыт работы в этой сплоченной, изменчивой среде был многочисленным и разнообразным, и я не смог бы отдать ему должное, сведя его к этой книге.

Я не могу переоценить чудовищность давления, с которым мы столкнулись, когда выполняли свою задачу — пытались нести полицейскую службу в самых трудных обстоятельствах. Я знал, что мы не одиноки в наших начинаниях. Многие другие участки КПО на переднем крае столкнулись с трудностями такого же характера. Именно здесь, в Западном Белфасте, я был посвящен в утомительную рутину ежедневных попыток избежать смерти. Каждый шаг, который мы делали, покидая наши охраняемые участки, должен был быть взвешен. Необходимо было найти баланс между предоставлением местным жителям услуг полиции и самозащитой от постоянной угрозы нападения.

Наши машины были хорошо бронированы, и на места преступлений всегда сопровождали нас две военные машины. В отделе уголовного розыска мы пользовались «призрачным флотом» — не бронированными иностранными автомобилями с салонами, которые нелегко было идентифицировать как полицейские машины. Мы использовали их для рутинных расследований за пределами округа или во время патрулирования в темное время суток. Мы лишь на короткое время держали машины «призрачного флота», прежде чем обменяться ими с другими округами, чтобы сбить с толку тех республиканцев, которые замышляли наше убийство. Наши стандартные машины отдела угрозыска были бронированными, и они использовались в светлое время суток при передвижении по округу от участка к участку. Наш участок неоднократно подвергался обстрелам из автоматического оружия и самодельных минометов Временной ИРА.

Полицейская служба в Западном Белфасте должна была совершенно отличаться от всего, что я испытывал ранее. Мой старый коллега Джо не преувеличивал, когда говорил, что опасность со стороны республиканцев будет присутствовать всегда. Я переживал времена, когда мне везло, и я спасал свою жизнь от «временных».

В те годы моей службы я месяц жил в Англии с членом ВИРА, которому посчастливилось сбежать от карательного отряда «временных» за несколько минут до того, как они намеревались его убить. Я увидел абсолютную жестокость насилия, совершаемого ВИРА, воочию. В другом случае я был свидетелем того, как один молодой патрульный КПО был без необходимости отправлен на смерть начальником, который выразил невероятное и глубокое безразличие к его судьбе. Эти годы действительно были американскими горками путешествия в то, что в то время было известно как «Дикий Запад».