Во власти греха
Шрифт:
Улыбка Сева стала шире. Он устремился мыслями к прекрасной леди Либби, но ощутил странную пустоту, когда представил ее своей невестой.
– Нет. Негоже.
После ванны Севастьян спустился в пустой обеденный зал, но недолго пробыл там в одиночестве.
Кузен вошел в комнату, когда Сев нарезал жирную лососину. Севастьян приветствовал его кивком и изучающе посмотрел на Малкольма, когда тот двинулся к буфету и щедро принялся наполнять тарелку едой.
Усаживаясь, Малкольм одернул жакет, и Сев не мог не заметить, что за две недели, которые они провели
Двадцать лет назад, когда дед изгнал дядю за изнасилование дочери высокопоставленного гостя из Италии, Малкольм с матерью последовали за ним в Англию, хотя дед предлагал остаться. Тетя Нэша отказывалась верить обвинениям итальянки и не позволила мужу отбыть без нее, так что вся семья бежала в Англию. Когда они уезжали, то были далеко не бедными. Дорогой дядюшка, как выяснил Сев, спустил все в игорных домах, а позже принес семье еще больше неприятностей, погибнув на дуэли и оставив их в бедности.
Сев почувствовал к Малкольму лишь жалость, когда узнал, что они с матерью жили в благородной нищете, слишком гордые, чтобы вернуться в Малданию.
– Даже если я захочу, мама откажется, – объяснил кузен, когда Сев предложил отправить его на родину. – Ей все еще стыдно за папино изгнание… и она до сих пор злится. Она ничего не примет от дедушки.
Севастьян только однажды видел тетю: изможденный силуэт на выцветшей кушетке, в одной руке нюхательные соли, в другой – зачитанный роман, который она метнула ему в голову. Ничего похожего на благовоспитанную, вежливую тетю из его воспоминаний. Эта женщина сыпала проклятиями на его голову и в адрес дедушки, как она выразилась, лживого и бессердечного.
Сев не винил деда за изгнание дяди: судя по всему, он жестоко надругался над девушкой. Но в этом не было ни грамма вины Малкольма, так что он сразу взял кузена под крыло и стал обеспечивать из своих тающих средств.
Малкольм не виноват в грехах отца. Кроме того, кузен хоть и бедный как церковная мышь, но происхождение открывало ему доступ в свет. Малкольм всех знал. Не было ни одной хозяйки дома, которая бы души в нем не чаяла. С таким проводником Сев сэкономил драгоценное время: кузен сразу знал, на каких дебютанток ему нужно обратить внимание.
– Хорошо прокатился сутра? – спросил Малкольм, садясь за стол, и стал за обе щеки уминать свой завтрак. – Я и не думал, что ты поднимаешься так безбожно рано.
Сев не торопясь отхлебнул кофе.
– Кузен…
– Хм? – промычал Малкольм, сражаясь с лососем.
– Я хотел бы побольше узнать о мисс Хадли.
Малкольм перестал мучить рыбу.
– Разве ты уже не заявил на нее права? – фыркнул он. – Будто ты недостаточно успел ее узнать.
Севастьян еле сдержал дрожь, решительно настроившись подавить эмоции прошлого вечера, когда так собственнически отозвался на интерес кузена к Грир.
Малкольм продолжил:
– По-моему, тебе следует проводить
Сев пожал плечами, притворяясь, что слова кузена его не трогают. Не хотелось явно демонстрировать свой интерес, но Малкольм был единственным, у кого он мог спросить, не вызывая пересудов.
Встав из-за стола, он сверху вниз посмотрел на младшего кузена:
– Просто узнай о ней как можно больше. Сделаешь?
Какое-то выражение промелькнуло на лице Малкольма, какого Севастьян никогда прежде не видел, и он почему-то вспомнил, что не знает своего кузена по-настоящему. Прежде чем он смог определить, что это было, выражение исчезло, сменившись обычной приветливой улыбкой.
– Конечно, Сев. Это самое малое, что я могу сделать для тебя после всего, что сделал для меня ты. Что ты хочешь узнать?
– Все.
Когда кузен вышел из столовой, Севастьян не хотел думать, почему так важно узнать побольше о женщине, чьего общества он собирался избегать как можно дольше.
Глава 13
Грир не переставала удивляться, сколько высоких густых папоротников смогло уместиться в одной комнате, но мысленно возблагодарила за это. Сегодня она надела изумрудно-зеленое платье, и большие зеленые листья надежно скрывали ее присутствие. Уголки губ приподнялись в улыбке. Всего-то и нужно было – надеть зеленое платье.
Сейчас Грир пряталась за одним из растений и радостно жевала пирог; в руках она держала тарелочку, на которой помимо пирога лежали кусочки засахаренного ананаса, глазированное печенье и фрукты в сахаре – сладости, которых Грир до отъезда из Уэльса никогда не пробовала. Аристократам стоило отдать должное: питаются они по-королевски.
Словно одна мысль о царственности могла призвать саму царственную особу, рядом раздался низкий гулкий голос:
– Куда вы столько положили?
Грир едва не выронила тарелку из рук. Она повернулась, прижимая ладонь к колотящемуся сердцу, и наткнулась взглядом на принца.
– Вы напугали меня.
От его близости сердце забилось сильнее. Нахлынули воспоминания о последней встрече. Хотя они никогда и не оставляли ее полностью. За всю жизнь Грир целовали всего двое мужчин, и принц был одним из них. И, несомненно, его поцелуи выжгли свой след в душе. Стоя рядом с его высочеством, Грир не могла вспомнить собственного имени.
– Я все видел. Наблюдал за вами последнюю четверть часа и готов поспорить, это уже четвертый кусок пирога.
Она открыла было рот, чтобы ответить, но голос изменил ей. Севастьян пристально смотрел на нее. В ослабевших пальцах Грир тарелка накренилась еще сильнее, и пшеничная лепешка упала на пол.
Принц перевел взгляд с лица на руку, прижатую к груди, чуть задержал его там и опустил вниз, туда, где по полу катилась упавшая лепешка, кружась все медленнее и медленнее.
– В Уэльсе нет еды? В Кэринведде?