Воды любви (сборник)
Шрифт:
– Очень приятно, Лена, – сказала она.
После чего осмотрела себя, наконец, полностью и сказала:
– Боже, какой ужасный фасон, – сказала она.
– Это свадебное платье, – сказал я.
– В нем хоронят незамужних девушек, – сказал я.
– Да я знаю, – сказала она.
– Ты на длину юбки взгляни! – сказала она.
– Откуда ты знаешь песню про Забайкалье? – спросил я.
– У меня в детстве был песенник, –
– Сто песен у костра, – сказала она.
– На передней Стенькая Разин, обнявшись сидит с княжной, – пропела она.
– Ну, и все такое, – сказала она.
Я помог ей выбраться из гроба. Она отряхнула от песка платье – хоть оно ей не нравилось, но ведь другого-то у нее и не было, – и внимательно оглядела меня.
– Что ты здесь делаешь? – сказала она.
– Живу, – сказал я.
– Что это у тебя, – сказала она, и я заметил, что все это время таскал Плутарха с собой.
– Я слышала шелест страниц, – сказала она.
– Потому и стала стучать, – сказала она.
– Плутарх, – сказал я, втайне надеясь, что это произведет на нее впечатление.
– Мда… – сказала она.
– «Экспресс-газета» античного мира, – сказала она.
– Тебе-то откуда знать?! – сказал я.
– У меня десять по истории, – сказала она.
– А у меня по «Истории румын», – сказал я.
– Считай, не знаешь ты никакой истории, – сказала она.
– Ты что, русская? – сказал я.
– Нет, цыганка, – сказала она.
– Мохнатый хмель на душистый хмель, – сказала она.
– А цыганская дочь, на любимом прочь, – сказала она.
– Дай позолочу ручку, – сказала она.
– Ну и тому подобная фигня, – сказала она.
Только тут я понял, кого она мне напоминает замашками.
Вылитый Никита Михалков!
…после того, как я покормил Лену и мы легли, – я на раскладушку на полу, а она на софу – вернее, на пуфики от нее, – девушка рассказала мне свою историю. Все было, как в рассказе про Ромео и Джульету.
– С поправкой на местный колорит, конечно, – сказала она.
Лена, которой исполнилось 15 лет, должна была выйти замуж за парня, которому стукнуло 17. У них так положено. Еще у них положено на утро после свадьбы вывешивать над домом, где играли свадьбу, простыню. Белую. С красным пятном. Ну, вы понимаете.
– Ну, ты понимаешь, – сказала она.
Проблема была в том, что Лена оказалась нетипичной цыганской принцессой – хотя и просила меня так не называть, потому что, по ее словам,
– И ты… – сказал я.
– Ну, я и решила сделать так, – сказала она.
–… чтобы он от меня отказался, – сказала она.
Сделать это можно было только одним способом. Чтобы на утро в день свадьбы над домом развевалось Исключительно белое полотнище. Но… Еще одна проблема состояла в том, что в их квартале – каждый, кто живет в Кишиневе, знает эту шикарную улицу с позолоченными башнями домом и колючей проволокой по периметру, – ни один человек не осмелился бы оказать Лене требуемую ей услугу.
– Трусы несчастные! – сказала она.
Правда, я не осуждаю парней. Отец Лены был хоть и не король и не принц, и даже не герцог, но по-своему тоже в диаспоре человек уважаемый, и Весьма влиятельный. Настолько, что, когда он узнал от обиженного жениха – а тому, конечно, сказала Лена, – что дочь не в состоянии будет предъявить доказательства своей непорочности, то смог заказать похороны для живой еще Лены. Чтобы избежать позора.
– Со всеми причиндалами, – сказала Лена.
– Справка из морга, место на кладбище, – сказала она.
– Представь себе, лежу я живая и ору через скотч, – сказала она.
– А врач отводит глаза, прячет себе пачку денег в карман, – говорит она.
– И говорит, что, мол, мертвее девчонки не видал, – говорит она.
– Вся медицинская комиссия Минздрава засвидетельствовала, – говорит она.
Глаза отводили все: и оркестр Национальной Филармонии, вызванный за большие деньги в полном составе играть похоронный марш… и Митрополит Молдавии, и главный раввин Молдавии и католический епископ Молдавии, которых за большие деньги позвали отпевать девушку… и могильщики… в общем, все сделали вид, что Лена мертва. И все это за два дня до свадьбы! Так что ее похоронили в подвенечном платье…
– А, собственно, как ты… – сказал я.