"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Там запасу на всю жизнь!
– орал Сеня.
– Все наше. Только не дрейфь! Вперед, соколики-алкоголики!
Толпа приблизилась к воде. Осторожно, словно купальщики несколько человек попробовали ледяную воду - кто рукой, кто ногой и вдруг все разом, словно по неслышной команде, ринулись в воду. Затрещал молодой ледок…
– Это конец, - спокойно сказал Сергеев.
– Все… Выстраивайтесь в цепь по всему берегу!
– закричал он рабочим.
– Держаться до последнего. Они нас все равно не пощадят!
– Пощады не
– словно в ответ крикнул Сеня.
– Бей всех, потом разберемся!
Вода почернела от плывущих людей. Молча смотрели на них защитники острова. Рухнул, подняв тучу искр, сгоревший мост.
– Может, выкатить бочки, выбить днища - пусть спирт льется в воду, - вдруг сказал Коля.
– И зажжем. Пусть горят, пьянь проклятая.
– Это мысль, - кивнул Сергеев.
– Если вылить спирт вдоль всего берега - стена огня может их остановить!
И снова с ревом взвилось пламя - сплошная ослепительно-белая стена. Она скрыла нападавших, а когда последние сиреневые языки опали и лениво расползлись по воде, Коля увидел, что противоположный берег пуст.
– Варит у тебя тут, - Сергеев шутливо дотронулся до Колиной головы.
– Не теряешься. Это, брат, первое дело в нашей профессии…
– В какой еще профессии?
– ревниво вступил Бушмакин.
– Одна у него теперь профессия - быть рабочим человеком.
– Хорошая профессия, - улыбнулся Сергеев.
– Однако, товарищ Бушмакин, напомню вам, что мы с вами - партийцы. Стало быть, делаем не то, что нравится, а то, что партии нужно, согласны?
– Да ведь Коля пока беспартийный, - возразил Бушмакин.
– Пока, - подчеркнуто сказал Сергеев.
– Ладно, разговор преждевременный.
– Что-то вы там задумали, - подозрительно прищурился Бушмакин.
– В толк не возьму, что?
– Узнаете, - пообещал Сергеев.
Раненых в сопровождении Маруськи, Васи и Никиты отправили в Мариинку. У складов оставили вооруженную охрану во главе с Бушмакиным. Коля распрощался с Сергеевым и пошел домой - вечером ему предстояло сменить Бушмакина.
Вернулась из больницы Маруська. Разожгла на кухне примус и постучалась к Коле.
– Трое умерли, - сообщила она, усаживаясь на табурет.
– Остальные через день будут дома. А знаешь, Коля, этот Никита очень хороший человек.
– Чем же это?
– осведомился Коля.
– А тем, что грамотен, умен и с девушками умеет обращаться, не то что некоторые, - с вызовом сказала Маруська.
– И как это он обращается?
– продолжал выспрашивать Коля.
– А так… - она покраснела.
– Не твое дело!
– А тогда зачем рассказываешь?
– удивился Коля.
– И вообще, вали отседова, мне к Бушмакину пора.
– Коля, - сказала Маруська.
– Давайте будем товарищами. Ты, я и Никита. Давай, а?
– А Василий - не в счет?
– Язвительный он больно… И на цыгана похож. А у нас цыгане лошадь однажды украли. Я их боюсь.
– Ну и дура, -
– Не кто цыган - тот вор, а кто вор, тот, понимаешь… - Коля запутался и зло закончил: - Отстань ты от меня за ради бога, банный лист!
– Коля, - продолжала Маруська.
– Никита - это, конечно, охо-хо, но и ты тоже ничего. Я тебя провожу, а?
– Ну, проводи… - буркнул Коля.
…Они вышли к Фонтанке. Среди голых деревьев Летнего сада светлым пятном выделялся домик Петра. Плавно изгибался Прачечный мост, а чуть левее начиналась садовая решетка. Ритмично чередовались колонны серого камня и черные звенья ограды. Коля остановился, до глубины души растроганный и потрясенный этой удивительной, проникающей в самое сердце красотой. Отныне он будет приходить на это место: иногда - несколько раз в год, иногда - раз в несколько лет. Будет останавливаться и думать о прошлом, и о том самом первом мгновении, когда вдруг открылись ему Летний сад, Фонтанка и Нева… Только уже не будет рядом бесхитростной Маруськи и многих других - самых близких и самых настоящих своих друзей недосчитается в те минуты Коля Кондратьев…
В городе свирепствовали банды уголовников. Они делали свое черное дело, не считаясь с распоряжениями Военно-революционного комитета, несмотря на все старания немногочисленных еще сотрудников Комитета революционной охраны. Нужно было принимать решительные меры. Сергеева вызвали в Смольный…
Он пришел на несколько минут раньше срока и, чтобы не толкаться в коридорах, начал прогуливаться у входа, вызывая этим раздражение часового - матроса с винтовкой, на трехгранном штыке которой ветер трепал разноцветные флажки разовых пропусков.
– Эй, товарищ!
– не выдержал, наконец, матрос.
– Не положено! Пройдите!
– Уже прохожу, - улыбнулся Сергеев и, предъявив матросу пропуск, вошел в здание. В вестибюле его сразу же окликнул статный, с отменной выправкой человек в офицерской бекеше без погон:
– Степан Петрович? Что с головой?
Голова у Сергеева была перевязана - ожог оказался очень сильным.
– Ротмистр Кузьмичев?
– с холодком спросил Сергеев, неприязненно оглядывая военного.
– Честно говоря, не ожидал. Давно ли на платформе Советской власти?
– Чувствую, что вы предпочли бы видеть меня по ту сторону баррикад, - усмехнулся Кузьмичев.
– Нет, отчего же. Просто я не верю в вашу искренность. Тогда, в Пулкове, вы рассуждали очень определенно: чернь на одной стороне, люди с уздой в руках - на другой. Или что-нибудь переменилось?
Подошел сотрудник Смольного, сказал:
– Товарищ Сергеев, Петровский ждет.
– Иду… - Сергеев кивнул Кузьмичеву: - Не уверен, что мы с вами встретимся еще раз, поэтому - прощайте.
– До свидания, - улыбнулся Кузьмичев.
– Вас вызывают по делу, которое и ко мне имеет отношение, так что встреча наша не за горами, товарищ Сергеев.