"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Они радовались предстоящему отдыху, покою, нескольким дням ничем не омраченного счастья, тем нескольким дням, которые порой во всю жизнь выпадают людям только раз и никогда больше не повторяются.
Они уже жили завтрашним днем, забыв, что еще не кончился сегодняшний.
…В камеру Пантелеева вошел надзиратель - невзрачный, бледный, низкорослый. И только лицо - продолговатое, с матово-бледной кожей, нервно смеющимся ртом, высоким лбом и большими умными глазами, выдавало в нем натуру незаурядную.
Пантелеев окинул надзирателя равнодушным
– Покрасивее рожи не могли найти? Ты, братец, страшный какой-то… Ровно псих, или глисты тебя жрут?
– Вас расстреляют сегодня на рассвете, - негромко сказал надзиратель.
– Новости, - скосил глаза Пантелеев.
– Ну, сообщил и отвали отседова, вертухай чертов. И без тебя тошно.
– В политике разбираетесь?
– спросил надзиратель.
Пантелеев удивленно посмотрел:
– Ты что, издеваешься, подонок?
– Времени у меня в обрез, слушайте внимательно, - продолжал надзиратель.
– Я не большевик, я - социал-революционер, если знаете, что это такое, - поймете и дальнейшее… Большевики продали революцию и предали ее. Этого простить нельзя. Сегодня мы вновь кланяемся тем, с кем боролись в семнадцатом.
– Я не кланяюсь, - на всякий случай сообщил Пантелеев.
– Я кровососов режу, а деньги - бедным!
– Знаю!
– Глаза надзирателя зажглись сумасшедшим огнем.
– Именно поэтому я готов помочь вам! Вы будете мстить большевикам?
– Уже мстил, - жестко сказал Пантелеев.
– Они на службе всякую сволочь продвигали, а у меня в сыскном деле талант! А мне ходу не дали! Я им по гроб жизни этого не прощу!
– И пойдете на эшафот за наше святое дело?
– высокопарно спросил надзиратель.
– Когда?
– встревожился Пантелеев.
– Сейчас? Не хотелось бы… Я еще многое смогу, - он вдруг почуял неясную, призрачную надежду…
– Не сейчас, а в конечном счете, - сказал надзиратель.
– Вы - террорист по сути дела… А любой террорист - смертник. Кто отнимает жизнь у других, должен быть готов в любую минуту отдать свою!
– Только дорого!
– кивнул Пантелеев.
– Однако заболтались мы, господин хороший. Давайте о деле, а?
Надзиратель молча вытащил из сумки обмундирование красноармейца и ремень с кобурой.
– Вы в сапогах, так что все в порядке. Быстро!
Пантелеев начал лихорадочно переодеваться.
– А лицо?
– Он тревожно посмотрел на конвоира. На щеках и на лбу Пантелеева темнели засохшие царапины - следы Маруськиных ногтей.
– Торопитесь, я знаю, что сказать в случае чего.
Через минуту они вышли на галерею и медленно зашагали к первым решетчатым дверям, перекрывающим проход с этажа на этаж.
– А часовой?
– не выдержал Пантелеев. Впереди отчетливо маячила фигура охранника.
Надзиратель промолчал, только слегка замедлил шаг.
– Крепкие у тебя нервы, - шепотом выругался Пантелеев ему в спину, но пошел медленнее. Часовой пропустил их беспрепятственно. Во дворе мимо них прошли двое
– Иди вперед, - презрительно сказал надзиратель.
– Штаны сухие?
– Как звать тебя? За кого богу молиться?
– смиренно осведомился Пантелеев.
– Погоди молиться, - злым шепотом ответил надзиратель.
– Сначала выйди отсюда.
Вошли в проходную. Вахтер только что впустил двоих сотрудников и старательно громыхал засовами.
– Вот я тебе и объясняю, - весело и очень неожиданно для Пантелеева сказал надзиратель.
– Тюрьма эта государем императором Александром Третьим построена специально для особо опасных террористов-политиков, так что, милый мой, отсюда не убежишь. Вон Пантелеев… Показал я тебе его в глазок, в камере смертников? Забыл?
Пантелеев молча кивнул. От ужаса у него взмокла спина. Вахтер с интересом посмотрел на него и начал свертывать цигарку.
– Одалживайся, Николаев.
– Он протянул надзирателю кисет.
– Новенький, что ли? Учишь? А что у него с рожей-то?
– Из вчерашнего пополнения.
– Николаев ловко склеил цигарку, прикурил и пустил кольцо дыма.
– А ты что, не слыхал? Не успел он на дежурство заступить, на него двое из двадцать третьей камеры накинулись. Он им обед приносил.
– А-а… Понял. Интересно бы на Леньку взглянуть вблизи, - сказал вахтер.
– Я на суде был, только в последнем ряду сидел… А вообще-то, парень, издаля он, прямо скажем, на тебя похож… Даже удивительно, как считаешь, Николаев?
– Да это он и есть, сам Пантелеев, - мрачно сказал Николаев. И оба засмеялись.
Пантелеев прислонился к стене - в глазах поплыло.
– Да ему, никак, худо?
– удивился вахтер.
– Садись, парень, остынь… Тюрьма, брат, она для свежего человека хуже парилки, это я по себе знаю.
– Некогда нам, пошли, - вдруг сказал Николаев и взял Пантелеева за руку.
– Двигай.
– Постой-ка, - улыбнулся вахтер.
– Ну-ка, пропуск!
– И подмигнул Николаеву.
– Ну, чего буркалы вытаращил?
– рассердился Николаев.
– Покажи часовому пропуск! Как я!
– Он полез в карман.
Пантелеев подошел вплотную к вахтеру, отстегнул клапан кармана гимнастерки и резко ударил вахтера ребром ладони по кадыку. Тот захрапел и упал.
Пантелеев отбросил засовы и выскочил на улицу.
На перроне царила предотъездная суета. Куда-то спешила старушка со связкой баранок: они висели через плечо, словно орденская лента, и вызывали всеобщую зависть. На строительство Волховской ГЭС отправлялся отряд комсомольцев. Ребята и девушки выстроились у вагонов и, сняв кепки и фуражки, пели "Интернационал". Сновали взад-вперед носильщики с огромными бляхами на груди, тащили баулы, чемоданы, корзины, но главным грузом были серые, грубой холстины мешки, набитые бог знает чем, неизвестно кому принадлежащие.