"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

Карпов Владимир Васильевич

– Ну кто спрятал?
– привстал Басаргин.
– Священник, если сказать по-научному, - поп.

– И второе ясно, как божий день, - пожал плечами Коломиец.
– Спрятал ценности - золото, бриллианты, еще какую-нибудь чепуху. А вот - где? Ответь, если знаешь?

Коля подошел к иконам.

– Смотрел уже, - сказал Басаргин.

– Плохо смотрел, - отозвался Коля.
– Прятал священник, бандит, где?
– Коля начал снимать иконы, взвешивая их на руке. Снял последнюю - это была плохонькая, примитивно написанная "Смоленская богоматерь".
– Ого!
– Коля протянул икону Коломийцу.

Тот качнул ее на руке:

– Ровно свинцом набита.

– И мне она показалась тяжелой, - заметил Басаргин.
– Я решил, что она от сырости тяжелая.

– От сырости, - укоризненно сказал Коломиец.
– Давай, Кондратьев.

Коля отодрал бархат, которым икона была заделана с обратной стороны, и все увидели, что в доске имеется квадратная деревянная вставка - вроде дверцы. Коля поддел ее ножом, и на скатерть хлынули драгоценные камни и золото в монетах разного достоинства. Здесь были и пятерки, и десятки, и даже пятнадцатирублевки - каких Коля и не видел никогда.

– А молодец мой Витька, - обрадовался Коля.
– Верно вышел на Серафима.

Коломиец взял один камушек, осмотрел.

– Бриллиант… Каратов на пять потянет.
– Он разворошил всю кучку: - Здесь в твердой валюте - охо-хо!

– Тыщ на десять, - сказал Басаргин.

– На сто, если не на двести… - Коломиец положил бриллиант на место.
– Аккуратно все заделай и повесь назад, - сказал он Коле.
– Есть план… Они предлагают тебе убить Анисима?

– Ну?
– Несмотря на поучения Колычева и Маши, Коля так и не сумел избавиться от этого "ну"…

– А мы им предложим убить Серафима.

Коля вытаращил глаза:

– Ты… ты угорел, Коломиец. Думай, что говоришь! За что им убивать своего главаря?

– Им будет за что, не волнуйся. Но с точки зрения законности у нас должны быть очень веские основания для такой акции. Тем более, что проведешь ее лично ты.

– Я?
– Коля даже отодвинулся от Коломийца.
– Нет!

– Ты выполняешь задание, ты солдат революции, слова "нет" не может быть, - холодно сказал Коломиец.
– Слушай, как все это будет. Вернется поп, дашь мне знать. Я приду к нему, ты и двое свидетелей из банды должны будете сидеть в засаде, но так, чтобы видеть и слышать мой разговор с Серафимом. В результате этого разговора бандитам, - Коломиец усмехнулся, - и тебе, - он подчеркнул это "тебе", - станет ясно, что попа и меня надо убить. Давай твой кольт.

Коля, ничего не понимая, послушно протянул Коломийцу свой револьвер.

– Смотри.
– Коломиец достал из кармана и заменил в барабане кольта один из патронов.
– Я поставил холостой. Проворачиваем барабан так, чтобы первый выстрел был боевым, а второй - холостым, ясно тебе?

Коля все понял, но решил дослушать до конца.

– Первый выстрел в попа, второй - в меня, - сказал Коломиец.
– Не перепутай, иначе их задание ты выполнишь вдвойне: все-таки я - уполномоченный ГПУ, стало быть, - выше участкового уполномоченного милиции.

– Ты еще можешь шутить, - оторопело сказал Басаргин.
– Ну и башка у тебя, Коломиец. Тебе бы академиком, научно сказать, быть.

– Или папой римским, - поддержал его Коля.
– Не обижайся, план изощренный, на грани дозволенного.

– Время

теперь, можно сказать, за все грани перешло, - рассуждал Коломиец.
– Говорю сразу: на преступление тебя не толкаю, все будет в рамках закона.

В дверь постучали. Коломиец и Басаргин отскочили за портьеру, Коля открыл. Это был Тихон.

– Лукича… - начал он, давясь от рыданий.
– Лукича убили и Платониду… На глазах мальчонки убили, гады…

Басаргин вышел из-за портьеры:

– Иди, Тихон. Нельзя тебе быть здесь, иди. В руках себя держи.

Тихон ушел.

Коломиец вздохнул:

– Брат его двоюродный этот Лукич. Жаль мужика. Нашенский был по всем статьям! Пойдем, Басаргин, нужно все выяснить.

Коля долго сидел в своей комнате и размышлял над предложением Коломийца. Что ж. Ему не раз приходилось убивать врагов-бандитов в открытых вооруженных схватках. Но теперь… "Маша у них, - думал Коля.
– Разве они на моем месте раздумывали бы? Убили бы Машу без всяких-яких, при малейшем подозрении… И еще убьют, не дай бог!
– Коля даже вздрогнул от такой мысли.
– Ну нет. Нет, Кондратьев, никаких колебаний. Не я - так меня. А Серафим - бандит и трижды заслужил свою участь".

…Утром, когда Коля умывался, у колодца появился Тихон, повернул в сторону кладбища. Коля двинулся следом. Когда последние дома околицы скрылись за боярышником, пышно разросшимся среди могил, Тихон сказал:

– Думаешь, я тебя сюда так привел?
– Он подошел к двум осевшим холмикам, провел по ним рукой.
– Поговорить мы в любом месте могли бы… Это могилы твоих родителей, ты их искал, но не нашел. Вот, смотри.

Коля опустился на колени. Холмики были едва видны - давно осели, заросли высокой травой.

– Мне Коломиец настрого запретил тебе говорить, - голос Тихона дрожал.
– Но я скажу, я для того тебе и показываю эти могилы. Серафим их убил, родителей твоих… Феденька дом поджег, а двери колом подпер. Серафим ему приказал.

– Я догадывался.
– Коля встал.
– Говори суть дела.

– Пусть у тебя рука каменной станет, - глухо сказал Тихон.
– Читай… - Он протянул Коле лист бумаги. Это был приговор. За активную, доказанную свидетельскими показаниями борьбу против Советской власти, массовые убийства советских активистов, поджоги, бандитские налеты и грабежи коллегия Псковского ГПУ приговорила служителя культа Серафима Воздвиженского к высшей мере социальной защиты.

– Исполню, - Коля вернул приговор и хотел уйти, но Тихон остановил его.

– Лукича знаешь кто убил? Сам Серафим.
– Тихон заплакал.
– Детей наших крестил. Родителей отпевал. Тать, места ему на земле нет!
– Тихон помолчал несколько мгновений, взял себя в руки и продолжал: - Они к нему в дом ночью ворвались… Всех выгнали на улицу. Главный был с завязанным лицом - сидел в седле, командовал. Велел Лукичу отходную молитву читать, а тот задиристый, плюнул ему в лицо. Ну, главарь и расстрелял его собственноручно. А Платонида главаря узнала: Серафим это был.
– Тихон снова замолчал, потом добавил: - Так что ты не сумлевайся.
– Он заморгал, сгоняя слезы, высморкался в огромный холщовый платок.
– Твое дело правое. Исстари заведено: бешеную собаку убей без пощады!