Волаглион. Мой господин. Том 2

Баунт Софи

Сара думает, что я не замечаю ее печали. А я-то как раз всё вижу. Привык замечать любые (самые микроскопические) нотки, разочарования или гнева, за ними следовали жестокие наказания вечером, ведь отец не сразу говорил, в чем я провинился.

Старый страх вернулся в причудливой форме: ракурс камеры моего сознания теперь направлен исключительно на ведьму, отчего буквально едет крыша.

Весь день Сара смотрела так, словно я ее не интересую, будто я ее не задел, однако это неправда. Я читаю тоску, обиду, отчаяние. Ярость! Она презирает меня.

Или ненавидит сама себя за то, что чувствует?

Я уверен, что видел слезы в глазах ведьмы. И это худшее на свете — я предал ее, она думала, что слова о любви искренни, а получается: я лживый урод. Ничем не лучше Висы.

— Грустишь?

Жестикуляцией показываю Ричарду, как закручиваю на шее петлю, чтобы повеситься.

— Из-за Лари? Кажется, он рыдал у себя в комнате.

— Прошу, не говори мне о нем.

— Брось ты это. Ну подумаешь, тебя слегка охомутал паренек. С кем не бывает?

— Он не парень. Он... она, ай, долго объяснять. Да и неважно. Я не о нем... не о ней, тфу! Ни о том думаю.

От мыслей об Иларии, о том, что он и она страдают, становится вдвойне паршиво. Илари-я же все-таки девушка. А я обидел ее не меньше Сары. Почему я разочаровываю всех женщин, с которыми общаюсь?! Собственная мать — и та меня бросила.

— А-а-а... о Саре, значит. Помиритесь. Не вешай клюв.

— Помиримся? В ее глазах я — похотливая свинья.

— Ты мужчина. Мужчина, у которого давно не было девушки. Подумаешь, сорвался. Не так уж это ужасно.

— Видимо, что-то ужасное есть. Достаточно посмотреть на отвращение в ее взгляде.

— Это обида, мой дорогой друг. И это поправимо. С другой стороны, может, ревность, наоборот, полезна? Может, напротив, стоит ее вызывать в такой, как Сара? Прочувствовать боль ревности — равно начать дорожить тем, о чем ты раньше не задумывался... или кем. До того, как со мной случился птичий конфуз, я не задумывался, как сильно люблю Кэт. Я был шикарен. Самоуверен. Я вообще не знал, что такое ревность! Разве мог кто-то быть лучше меня? Но... потом я стал... этим. И кое-что понял.

Я иступлено моргаю. Ричард прав. Сара была холодна ко мне — никаких эмоций! — но когда я выказал «интерес» к другой, появилась реакция. Пусть негативная. Но она показала — неравнодушие. И это прекрасно!

У неприступной ведьмочки есть чувства ко мне! Я был на верном пути. А теперь? Как поступить? Пойти извиниться? Или ходить безразличным?

Сложный вопрос. С ведьмой всё никак у людей. Строит из себя королеву с ледяным сердцем. Ха! Таким уж ледяным? Маска! Мы все носим маски. Сара — профессиональней всех.

— Похвально, что ты еще не набухался, как обычно.

— Я не много пью.

— Да, лишь утром, днем и вечером.

Я протяжно вздыхаю. Отмахиваюсь. И здесь Ричард прав. Мне пора завязывать, но если раньше алкоголь мог убить в перспективе, то теперь я могу им упиваться до потери сознания, запивая виски каждую неурядицу. И все же, надо прекращать. Перестать страдать, поднять зад и решить проблему. Я никогда не сдавался!

Что же сейчас со мной происходит? Когда я успел превратиться в плаксивое чмо?

— Мой маленький алкоголик, поверь взрослому женатому мужчине. Сара от тебя без ума.

— Она смотрит на меня, как на облезлую собаку, бесится, закатывает глаза, когда видит...

— Класс! Она тебя хочет.

— Интересные у тебя представления о любви.

— Опыт.

С минуту сидим в молчании, затем я отодвигаю тарелку и обращаюсь к Ричу:

— Я, конечно, могу и обойтись без подсказок попугая, но... посоветуй, как выйти из ситуации.

— О, у тебя есть отличная возможность сделать это прямо сейчас! — восклицает Ричард. — Волаглион здесь. В комнате Сары.

— Ты знаешь про демона?

— Я какой-никакой, а муж Кэт. Лучшей подруги Сары, если забыл. Конечно, знаю! А ты иди наверх. В эту секунду она, как никогда, нуждается в тебе.

Не зайти.

Дергаю ручку двери в спальню ведьмы — заперто. Сара не одна. Я слышу голос Волаглиона. Они ругаются о чем-то.

Липну ухом к двери. Слов не разобрать. Решаю воспользоваться потайным входом, через который меня проводил Олифер. Позаимствовав свечу из канделябра в коридоре, захожу в комнату.

Сквозь паутину и хлам протискиваюсь к двери, но едва касаюсь ручки, меня одергивают за край кофты.

Олифер.

— Какая встреча, — улыбаюсь. — Я тут хочу подслушать, о чем они говорят. Думаю, чуть-чуть приоткрыть дверь, чтобы звук заходил.

Мальчик тянет меня к зеркалу. Достает из кармана тюбик помады и рисует треугольники, которые начинают вертеться, и через зеркало в комнату врывается свет торшера. Заглянув в зеркало, понимаю, что оно стало прозрачным.

Волаглион и Сара стоят посередине комнаты, сцепившись взглядами, точно дикие коты.

— Они нас не видят?

Олифер кивает.

— Где же ты раньше...

Осекаюсь на крике Сары.

— Никогда! — громко восклицает она. — Я не буду убивать трехлетнего ребенка!

— Ты не вольна выбирать. Твое дело — выполнять приказы.

— Тогда убей меня. Потому что этого я не сделаю.

— Любовь моя, у тебя нет права решать, повторяю. Ты моя. Наш союз не разрушит ни смерть, ни Армагеддон. Ибо он вечен. Не забывай.

— Зачем тебе души детей? Твою разлагающуюся шкуру они не спасут!

— Так случается. Когда протеже не выполняет обязанности. Время на исходе, Сара, — ледяным тоном выдает Волаглион. — А тело до сих пор не подготовлено. Души детей чисты. Они поддерживают мои силы. Вынужденная необходимость. Вини в этом себя. Если бы ты завершила ритуал вовремя, мне бы не пришлось тормошить твою нежную натуру.

— Я стараюсь как могу.

— Стараешься спасти Рекса?

— Нет!

Волаглион приближается, и, хотя Сара держит себя в руках, я вижу, как ее бьет дрожь. Она не двигается и не отшатывается, не делает ничего, пока демон проводит чернеющим ногтем по ее щеке.