Волаглион. Мой господин. Том 2
Шрифт:
Синие глаза ничего не выражают. Пустота. Мертвое море. Но я знаю — там кипит страх. Вчера Сара проявила слабость. Передо мной. Вижу ее смущение... хоть и не понимаю, почему она боится. С чего бы? Я не Волаглион.
О, да здесь иное! Она потеряла контроль над ситуацией. Преимущество за мной. Сара брыкается и душой, и телом. Она в ужасе! Без сомнений. Ее суть кричит и пробивается наружу, хочет уничтожить меня. Не подпустить. Защитить некий секрет. То, что заставляет сердце Сары ненавидеть мужчин.
Однако глубоко
Я нужен ей.
А она — мне.
— Молчи… — я касаюсь носом ее уха, оставляю легкие поцелуи, спускаюсь от мочки к ключицам, глажу языком. Медленно. Терпеливо. Хотя уже инстинктивно двигаюсь между ее ног, желая сорвать с себя штаны, как змея тесную шкуру.
Барьер. Чертов барьер...
— Прекращай!
— Я просил помолчать.
Раздвигаю ее губы своими. Влажно. Сладко. Целую до боли. Не могу остановиться. Тону в обманчивом чувстве превосходства, опускаю одну ее ладонь к себе в штаны. Упаси боже, если бы на мне был ремень — скрутил бы им мою рыжую девочку... или хорошенько отходил им же, не знаю зачем — кажется, я спятил. Заставляю ее пальчики сжаться на члене. Вверх... вниз... о, твою мать, да я ее... в бездну приличия! Всё — в бездну!
Я сглатываю. Черпаю побольше воздуха. И вновь сплетаю ее язык со своим.
Разум плывет. Никогда в жизни я не ощущал подобного. Желание, эмоции, мысли — они не похожи на то, что испытывал раньше, целуя девушку. Ведьма отвечает. Лишь на мгновение.
Так-так. Разрешила себе проникнуться, значит. Слегка подрагивает: то ли от злости, то ли от желания открыться ласкам, расслабиться и просто нежиться в мужских (моих гарантированных!) руках... раздвинуть (наконец-то!) свои изящные ножки, скажем... но что-то возвращает ее в реальность.
Сара отворачивается. Упирается в мою грудь. Я приподнимаюсь на локтях.
— Поддайся. Не будь упрямой. Позволь добавить в нашу ничтожную жизнь хоть малость приятного.
— Хорошо, сделай кое-что приятное для меня.
Она обхватывает ногами мои бедра и выгибается так сексуально, что от возбуждения меня разрывает на куски и звенит в ушах, я глотаю слова:
— Всё что угодно, детка...
И она с ухмылкой выдает:
— Оставь меня одну. Самое приятное, что ты можешь сделать.
Ведьма выворачивается, скидывает меня.
— Да ты издеваешься! — рычу от возмущения.
Плотнее накрываю ее всем телом и ныряю носом в рыжие локоны, растекающиеся по белой ткани подушки, словно рубиновые кораллы.
— Я. Хочу. Тебя. Хочу всю. Хочу больше. Сейчас! Прямо сейчас!
Дыхание сбивается…
Слова слетают в придушенном
— Заткни-и-ись, — шипит она, — и отпусти мои руки, иначе выколю глаза ногтями!
— Слушай, я тут задумался, — посмеиваюсь и облизываю пересохшие губы, — с момента моего появления, ты всячески наказывала меня: и морально, и физически. Теперь моя очередь... наказывать тебя. М? Что скажешь, малышка? Будешь послушной девочкой? Очень-очень послушной...
Зубами я распахиваю ее халат в области декольте. Припадаю к обнаженной груди. Горячо и с напором — слышу, как надрывно она дышит и непроизвольно елозит. Но сдерживает себя.
Ничего. Это ненадолго.
— Прекрати...
Я усмехаюсь.
Это были не слова, а стон жажды под маской агрессии.
Проклиниваюсь между женских ног, раздвигая их. Прижимаюсь. На мне можно как на наковальне мечи отбивать, настолько... твердо, гхм. Опасно, я бы пошутил. И мокро... о мой бог, на целую армию фригидных девиц хватит.
— Прекратить? — шепчю в полуоткрытый рот ведьмы. — Что прекратить? Я еще ничего не делал. Но едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься. Если потребуется, буду держать твои руки бесконечно и не дам меня остановить. Никто не сможет запретить мне любить тебя двадцать четыре часа в сутки.
Голова кружится. Кожа горит. Тело трясет от нетерпения. Мышцы вибрируют. Напряжение. Еще чуть-чуть — и сдохну!
Откидываю одеяло.
Холод испарился — остается лютый жар. Слишком долго этому пожару позволяли разгораться, подбрасывали дров, взращивали — превратили меня в здание, забитое взрывчаткой. Одна искра. И все взлетит на воздух! Весь мир канет в преисподнюю! А затем возродится фениксом и станет принадлежать лишь нам двоим.
Мне и Саре.
Я прикусываю ее губу. Сопротивления нет — только стон. Наш общий. Пальцы правой руки спускаются к стройным бедрам, проникают между ног. Сара одергивает мою ладонь. Однако я уже знаю, как она горит по мне — там. Везде! Не меньше, чем я по ней... мерзавка, такая родная, сладкая лгунья. Обожаю!
— Ты окончательно чокнулся, — фыркает она.
— И все из-за тебя… любовь, и правда, безумна.
Сара закрывает глаза и отворачивается. А когда синие радужки встречаются с моими голубыми, я замечаю: она в отчаянии и разве что не рыдает, как после побоев Волаглиона.
Какого черта?
В смятении слезаю с нее. Ну и где я облажался? В какой момент обидел?
Выдыхаю пламя. Стараюсь угомонить звериные инстинкты, после чего притягиваю Сару за талию к себе. Сжимаю ее подбородок, заглядываю в задумчивое, но порозовевшее лицо.
— Тебе плохо со мной?
— Я тебя не понимаю, — скулит она, вгоняя меня в смятение.
С каких пор Сара умеет издавать настолько... жалкие звуки?
— Ты знаешь меня с самой отвратительной стороны и… говоришь…это…