Волк и конь

Каминский Андрей Игоревич

Он помазал миром лоб юноши, после чего, взяв в руки корону, водрузил его на темя короля. Затем он накрыл ладонями руки Эльфрика с Сихильдой и, соединив их между собой, не делая перерыва между церемониями, затянул торжественным голосом.

– Венчается раб божий...

На следующий день, в своей резиденции в Реймсе, новоявленный король провел Совет со своими военачальниками.

– Как мне кажется, ваше величество, вы поторопились с этим обещанием, — настаивал герцог Хильдебранд, — Луп, по-прежнему, наш самый опасный враг- и сейчас, когда он воюют с сарацинами самое время вернуть себе Аквитанию.

— Как бы кто не относился к Лупу, сейчас он воюет за дело Христа, — возразил Дрогон, герцог Шампанский, — и если наш король ударит ему в спину...его могут счесть таким же пособником врага, каким считали самого Лупа.

– Какая разница, кто и кем будет считать? — фыркнул бретонец Кономор, — Аквитания — самая

богатая из франкских земель и пока ею владеет Луп — он всегда сможет снова атаковать. Нужно ударить по нему, пока он завяз на юге.

– Он завяз не в одиночестве, — возразил Канвульф, — а в союзе с астурийцами и лангобардами. Если мы ударим по Лупу, то они могут вступить в войну — и тогда уже мы завязнем на юге, причем надолго. Редвальд только этого и ждет, пока он накапливает силы. Недавно его союзники-даны грабили и убивали в Бессене, а на днях, как мне сообщили мои люди на севере, королева Энгрифледа высадилась на материке со своим войском. Сейчас англосаксы, вместе с фризами и данами, осаждают Турне, город Хлодвига, пока сам Редвальд и его ручной Меровинг штурмуют Трир. Когда эти два города падут, язычники пойдут на Суасон, Реймс и дальше вглубь страны.

При произнесении имени королевы, лишившей его трона Уэссекса, лицо Эльфрика исказила злобная гримаса.

— Я король франков, — дрожащим от ярости голосом отчеканил он, — и я же хранитель веры, которую сейчас атакуют враги Христа. Вечной погибели обречется моя душа, если я нарушу слово данное архиепископу перед алтарем, в день моей свадьбы и коронации. Решено — завтра же мы выступаем за язычников.

Он обвел собравшихся вызывающим взором: Хильдебранд пожал плечами, Кономор яростно блеснул глазами, но промолчал, а Канвульф, также как и большинство франкских вельмож, всем видом выражали поддержку Эльфрику. Король сказал свое слово — слово, что решит как итог войны, так и судьбу всех трех владык франков.

Гора Зверя

— Воля , конечно, ваша, Ваше Величество, только что там делать христианскому королю. Нехорошее это место, вот, что люди говорят.

— Люди много чего говорят, — усмехнулся Луп Аквитанский, — всем охота почесать языки. Сам-то ты видел то, о чем они болтают?

– Я? Нет. Но говорят, Ваше Величество.

Своим одеянием и внешним видом Гуго, граф Гебодана больше напоминал зажиточного крестьянина или средней руки купца, чем вельможу: дородный широкоплечий мужчина, с обрюзгшим лицом и бегающими карими глазами. Одет он был в коричневый плащ, поверх короткой туники и такого же цвета брэ, заправленные в голенища коротких сапог из телячьей кожи. Из оружия он имел лишь небольшой меч, приталенный к охватывавшему талию широкому поясу. В целом же граф, а по сути, не особо знатный владетель здешних мест, возведенный в графское достоинство лишь за своевременно проявленную лояльность,- сильно уступал внешне королю, в его красном плаще, наброшенных поверх золоченых доспехов, тускло блестевших в свете заходящего солнца. Кроваво-красные отблески озаряли и лесистые горы, на вершине одной из которых и стоял черный конь Лупа. Рядом с ним, также на конях, стояли королева Отсанда и два десятка воинов из Васконии. Все они смотрели на то место, о котором говорил граф: скалистое плато к юго-западу от Лесуры, величайшей вершины Севеннских гор.

— В любом случае мне там делать нечего, — с деланным безразличием пожал плечами король, — к утру мне надо быть в Лионе. Так что здесь мы и попрощаемся, любезный граф.

— К ночи, может не стоит, ваше Величество, — робко произнес Гуго, — заночевали бы здесь.

– С удовольствием, — рассмеялся Луп, — как только ты отстроишь себе обиталище, более подобающее твоему новому титулу и подходящее для приема короля. До тех же пор — уволь, я предпочту провести время на свежем воздухе. Заодно и поохочусь, а то за всеми этими войнами так и не нашлось времени на отдых.

С этими словами он тронул поводья коня и направил его вниз, по уходящей вглубь лесов тропке. Вслед за ним направилась и остальные его спутники, оставив графа Гуго одиноко стоять на скалистой вершине.

Бондонское плато и впрямь могло смутить богобоязненного христианина своими гранитными менгирами и кромлехами, расставленными, казалось, в совершеннейшем беспорядке. В центре самого большого круга из камней горел костер, на котором стоял небольшой котелок с бурлящим, дурно пахнущим варевом. Перед костром лежало и три плачущих младенца, неведомо как выкраденных Отсандой из окрестных деревень. Сама королева двигалась вокруг костра, крадучись, словно огромная кошка — и мало кто средь благородных семейств Аквитании узнал бы сейчас супругу Лупа. Обнаженное тело прикрывали лишь ее распущенные волосы, украшенные венком из ядовитых трав, да пояс из змеиной кожи, с заткнутым за него острым ножом. Темные глаза блестели как у хищного зверя. То и дело Отсанда подбрасывала в костер все новые связки трав, от которых дым становился особенно едким, кружащим голову и вызывающим странные видения. Этот же дым, вместе с таким же дурманящим паром из котелка, вдыхал и сам герцог Луп — тоже голый, он стоял перед костром, широко раскинув руки и уставившись в ночное небо, на котором уже всходила полная Луна. Это плато, где, по словам Отсанды, приносились жертвы древним богам еще до того, как галлы и иберы появились на Западе, было самым подходящим местом, чтобы исполнить задуманное действо.

В круг камней взошла только венценосная пара — воины, выбранные Отсандой из своего клана, хоть и поклонялись старым богам, но в подробности того, чем занималась королевская чета, особо не вникали. Сейчас они встали лагерем у подножия гор: нарезая знаменитый гебоданский сыр и поджаривая куски мяса с убитого еще днем кабанчика, они старались не вслушиваться в доносящиеся с плато звуки.

– Иларгия, Волчье Солнце, я призываю тебя! Освети путь тому, кто идет из глубин гор, из дремучих лесов, из речных глубин. Гуэко, всели ужас в души смертных! Ингума, наполни их сны кошмаром! Сугаар-Эресуге размножь своих змей по земле! Самым древним именем, Ама-Лурра, я призываю тебя Акербельц, Рогатый Бог!

Она сорвала с пояса нож и, ухватив одного из младенцев за ногу, одним ударом выпустила из него кишки. Алая кровь хлынула в бурлящее варево, пока Отсанда, отбросив изуродованное тело, принялась за следующую жертву. Густой пар из крови и ядовитых трав густым облаком поднялся над менгирами и в этом мареве проступил призрачный силуэт исполинского козла. Тело его было подобно горе, словно густым лесом поросшей черной шерстью, острые рога, казалось, доставали до Луны, красные глаза полыхали как костры адского пламени. Мгновение этот исполин нависал над двумя людьми, а потом его фигура заколебалась, словно съеживаясь пока не уменьшилась до очень высокого человека. Перед костром теперь сидел поросший черной шерстью великан с острыми рогами, копытами на ногах и огромным членом вздымавшимся меж могучих бедер. Отсанда, вскинув руки, опустилась на колени — и точно также опустился на колени и Луп. Оглушительный хохот разнесся над горой и черный великан развернулся к людям спиной, выставляя голые, лишенные шерсти, ягодицы. Отсанда приникла к ним жадным поцелуем, ее примеру, поколебавшись последовал и Луп, когда зад рогатого божества вдруг обернулся красивым юным лицом, непонятно мужским или женским. Алые губы искривились в злорадной ухмылке и огромный рот плюнул в Лупа маслянисто-черной жидкостью, разом залившей его с ног до головы. Король отпрянул, покатившись по земле, завывая как зверь и корчась в страшных судорогах. Все в нем стремительно менялись — волосы стали гуще, прорастая по всему телу, лицо вытянулось в морду, оскаленную белыми клыками, ногти превратились в когти. Рогатый Бог захохотал, так что сотряслись горы; вокруг него, соткавшись из все еще клубившегося тумана, заметались, заплясали ведьмы-ламиаки, с гусиными лапами вместо ног, озорные бесенята-иратшоаки, диковинные звери, напоминавшие коней с собачьими головами. Все это сборище вопило, лаяло, хохотало — и Акербельц, вновь обратившийся в огромного козла, взмыл ввысь и сгинул со всем своим сборищем. В круге из камней остался, оглушительно воя на Луну, лишь огромный черный волк. Прервавшись, он глянул на Отсанду — и та невольно попятилась от пристального взгляда желтых глаз.

– Это ведь то о чем ты просил, — сказала она, — ты доволен, муж мой?

Вместо ответа Луп-волк прыгнул к трупикам младенцев, все еще валявшихся возле костра, раздирая и пожирая нежное мясо. Затем, уже не глядя на супругу, он торжествующе взвыл и одним прыжком исчез в окружавшей плато чаще.

Большой волк мчался по лесу, сминая папоротники и высокие травы, громким рыком распугивая оказавшуюся у него на пути мелкую живность. Изнутри Лупа распирало от торжества: наконец-то, он сумел не просто вселиться в тело зверя, а наяву обернуться волком. Он с наслаждением ощущал капли росы, оседавшей на его шерсти, его ноздри раздувались, чувствуя доносящиеся отовсюду бесчисленные запахи. Какие-то тени мелькали в ночном лесу и зверь, с коротким рыком кидался вслед за разбегавшейся добычей. Перед сегодняшним действом он весь день постился и сейчас даже тела младенцев не утолили до конца терзавший его голод. Вот, преследуя перепуганного олененка, волк совершил огромный прыжок и внезапно очутился на неширокой тропке, явно протоптанный людьми. Тут же послышался короткий вскрик и на волка взглянули широко распахнутые голубые глаза.

Один Бог — христианский или кто-то из богов этих диких краев, — знал, что привело на лесную тропку этой ночью молоденькую девушку, почти девочку, в потрепанном крестьянском платье, с наброшенным поверх него красном плаще с капюшоном. Не задумывался об этом и оборотень — перед собой он видел просто добычу, на редкость медлительную и беззащитную. Хищные инстинкты зверя смешались с человеческой похотью и волк, коротко рявкнув, молнией кинулся на жертву. Та успела издать один только отчаянный крик, прежде чем острые зубы сомкнулись на нежном горле. Злобно рыча, зверь терзал окровавленное тело, вырывая куски мяса и жадно проглатывая их, набивая ненасытную утробу.

Лишь наутро Отсанда со своими васконцами, нашли короля: совершенно голый, вымазанный грязью и кровью, Луп мирно спал в поросшем папоротником овраге, зарывшись поглубже в лесную подстилку. Растолкав короля и вручив ему заранее припрятанную одежду, слуги подвели к нему лошадь и помогли уберечься в доспехи.

Отказавшись от еды, но согревшись заботливо поднесенным подогретым вином, Луп вновь держал путь к Лиону, где его уже ждало аквитанское войско. Возможно, его командиров и удивило бы это, хоть недолгое, но весьма странное отсутствие короля с королевой, также как и столь небольшая их свита. Впрочем, Луп пока не думал, как объяснить все эти странности войску. Сейчас король скакал по узким тропкам Севеннских гор, вновь и вновь вспоминая события минувшей ночи, а на его лице играла одновременно мечтательная и хищная улыбка.