Волк и конь
Шрифт:
"Брунхильда" равнодушно посмотрела на мертвое тело лже-матери и вышла из купальни. Уже в дверях девушка столкнулась с воинами из личной стражи Амальгара.
– Что-то случилось?
– спросил один из них, - король выбежал отсюда, как безумный.
– Наша мать случайно оступилась и размозжила себе голову, насмерть, - сказала "Брунхильда", - и сердце короля теперь разбито от горя. Я ищу Редвальда, чтобы он помог организовать нашей матушке достойное погребение - и решить, что делать дальше.
Нет Бога кроме Пророка
Вороны и черные грифы слетались на Поле Шахидов, где тела чернобородых воинов в окровавленных бурнусах столь густо усеивали равнину , что копыта коней и верблюдов,
Здесь у стен столицы потерпела жестокое поражение армия Хишама ибн Абд ар-Рахмана, халифа Кордобы и всей исламской Испании. Вырвавшееся, словно песчаный самум из магрибских пустынь, войско эмира Яхьи ибн Йакуба переправилось через Гибралтарский пролив и вторглось в Европу. Нападение это не было внезапным и все же халиф смог собрать собственную армию лишь когда враг оказался на подступах к его столице. Угроза оказалась столь велика, что Хишам призвал сражаться не только арабов с берберами, но и христианское ополчение, пообещав христианской знати полное освобождение от джизьи и иные послабления. Однако не все христиане откликнулись на этот зов, с куда большей надеждой смотря на север, где победоносные войска короля Родриго Астурийского недавно взяли Саламанку, а герцог Луп, оправившийся от недавнего поражения под Орлеаном, вступил в союз с Родриго и занял Септиманию. Так что на Поле Шахидов явились далеко не все христианские союзники халифа - и его армия оказалась разгромлена. Сам халиф, у которого из надежных сил остались лишь гвардия лично преданных ему рабов-сакалиба, отступил в Кордову.
По широкому мосту, еще римских времен, в столицу Халифата торжественно вступали победители. Впереди, на чистокровных жеребцах арабской породы, скакали вожди воинства - в белоснежных бурнусах, скрывающих доспехи, и остроконечных шлемах, блестевших на солнце золотой оковкой. Позолоченными были и рукояти мечей, украшенных драгоценными камнями, тогда как лезвия лучшей дамасской стали покрывала арабская вязь с молитвами Аллаху. Следом за командирами двигались воины попроще: как пешие, так и всадники верхом на лошадях и верблюдах. Отдельно шли берберы, составлявшие до двух третей воинства Яхьи ибн Йакуба: в халатах, раскрашенных в цвета песков Сахары, скрывавших кожаные шлемы и стеганые доспехи. Из оружия они имели боевые топоры, луки, мечи-флиссы, заточенные с одного края, и обоюдоострые мечи-такубы, с бронзовой рукоятью в виде конской головы. Берберская пехота несла еще и щиты в человеческий рост из нескольких слоев толстой кожи. Но только лучшие арабские и берберские воины имели полный комплект вооружения: два мощных лука и колчан из тридцати стрел; длинное бамбуковое копье с наконечником из лучшего железа; метательный диск с острыми краями; острый меч; боевую палицу или обоюдоострый топор. Защитное снаряжение этих воинов состояло из панциря, шлема, двух поручней, двух поножей и двух набедренников. Позади арабов и берберов шли полуголые чернокожие воины: с телами покрытыми замысловатой татуировкой, увешанные причудливыми амулетами. Они несли длинные копья и листовидные мечи - иды, смазанные смесью яда и перца. Это были рабы-зинджи, вывезенные во время походов Яхьи на богатую Гану, где новоявленный эмир приобрел не только много золота, но и этих свирепых воинов, сочетавших преданность псов с кровожадностью гиены.
Яхья ибн Йакуб ехал во главе своего воинства на белом жеребце чистейшей арабской породы. Это был высокий мужчина с худощавым лицом аскета и воина, одетый в бурнус из синего шелка, покрытого золотыми полосами. Откинутый капюшон открывал остроконечный шлем, с полосой чеканного золота по ободку, украшенного крупными сапфирами. Кожа, пусть и тронутая африканским солнцем, все же была заметно светлее, чем у смуглых арабов, а серо-зеленые глаза и аккуратно подстриженная рыжевато-каштановая борода, выдавали происхождение из берберов фендел-ауа, по легендам ведущего происхождение от вандалов, захвативших Карфаген и по сей день обитавших в его окрестностях. С пояса эмира свисала кривая сабля-нимча, с рукоятью украшенной золотом и драгоценными камнями. Над головой Яхьи один из берберов нес странное знамя: черное, с изображением белой трубы или рога, окруженного четырьмя крыльями и с замысловатой арабской вязью поверх рисунка.
Казалось бесконечным цоканье копыт по брусчатке
Яхья ибн Йакуб, взмахом руки остановил уже схватившихся за оружие воинов и, тронув поводья коня, выехал вперед.
– Кто здесь главный?
– громко спросил он.
– Я, - послышался странно тонкий голос и вперед шагнул дородный воин, с голубыми глазами и пухлым безбородым лицом.
– Как твое имя?
– спросил его эмир.
– Якун ас-Саклаби, - ответил воин, бросив на эмира настороженный взгляд.
– Аллах дарует тебе, как и всем твоим воинам, выбор, Якун ас-Саклаби, - сказал Яхья, - умереть за безнадежно проигравшего господина, которого ты все равно не убережешь от смерти и который отнял у вас свободу и то что делало вас мужчинами. Или же, - он кивнул и вперед вышел чернокожий невольник несущий на широких плечах большой мешок. Он опустил его перед ошеломленным саклабом и отошел на пару шагов.
– Развяжи, - велел эмир и Якун, недоверчиво поглядывая на Яхью, развязал тесемки мешка и невольно зажмурился - солнце, отразившееся от наполнившего мешок золотого песка с рудников Ганы, невольно ослепило славянина.
– Все это ваше, - сказал Яхья, - также как и право вступить в мое войско, как свободные люди - если ты пропустишь меня в мечеть...просто поговорить с Хишамом. Он ведь там?
– Да, - сказал Якун, закрывая мешок и отволакивая его в сторону, - но...ты ведь не станешь рубить безоружного?
– Неужели ты думаешь, что я зайду с оружием в мечеть?
– усмехнулся Яхья, отстегивая саблю и вручая ее одному из своих сподвижников, - ждите меня здесь.
Яхья спешился и саклабы расступились перед ним, когда он шагнул во внутренний двор мечети. Он прошел мимо зеленых садов и журчащих фонтанов, после чего поднялся в саму мечеть. Пройдя под двухъярусными арками с фасадами из красного кирпича и белого камня, поддерживаемыми колоннами из яшмы, оникса, мрамора, гранита и порфира, Яхья оказался в молитвенном зале. Его стены украшала замысловатая мозаика и куфические надписи, выполненные золотом на зеленом мраморе. В центре зала, посреди большого ковра, скорчился в поклоне человек в богатых одеждах. Из под уткнутого в пол лба слышалось невнятное бормотание и Яхья ибн Йакуб, преклонив колени рядом с халифом, присоединился к его молитве.
– Я знал, что ты придешь, - закончив намаз, халиф повернулся к эмиру. Лицо у свергнутого владыки Кордобы было полным, с черными растерянными глазами и пухлыми, как у женщины губами, что не могла скрыть даже жидкая бородка.
– Знал, - усмехнулся Яхья, - ну, а как же иначе. Все же мы вместе учились в Багдаде, вместе воевали...тогда на Сицилии.
– Я должен был понять когда пришел тебе на помощь, что ты не ограничишься этим островом, - с горечью сказал Абд ар-Рахман, - но захочешь отобрать у меня все.
– Отобрать? У тебя? Хишам, неужели ты считаешь меня настолько мелочным? Мне нужна не Сицилия, не Магриб и даже не твой аль-Андалус. Мне нужен весь мир - ибо только я вправе владеть им! И я готов оставить тебе эти владения - если ты пойдешь за мной!
– Я знал, что ты безумен!
– покачал головой Абд ар-Рахман, - но не представлял насколько!
– Безумен? Был ли безумен Кейсар? Или Искандер Зулькарнайн? Или сам Пророк, мир ему? Меня ведет Аллах - и только именем его я могу завоевать весь мир.