Волшебный пояс Жанны д’Арк

Лесина Екатерина

Взгляд печальный и улыбка, робкая, точно девушка не до конца уверена, что вправе улыбаться. Морщинки в уголках глаз. Седой волос, почему-то яркий, точно нить, прилипшая к ее волосам.

– Кто это? – Жанна была уверена, что видела эту девушку прежде.

– Не знаю, – вынужден был признать Кирилл.

Не знает.

Этой девушки не существует. И в то же время она есть, живет в каждой из проклятого рода. И это тоже своего рода наказание – рассыпаться на осколки и осколками жить. Но за что?

– Здесь

написано «Неизвестная». – Кирилл поднял чехол и стряхнул пыль. – Модель?

– Модель, – повторила за ним Жанна.

Та, которой не существует наяву.

– Она на тебя похожа… точнее, ты на нее…

– И на маму.

– Пожалуй, – согласился Кирилл, вглядевшись в портрет. – Что-то общее есть…

– И на старуху… на Ольгу… на всех нас.

Жанна отвернулась.

И что она поняла? Что семейная легенда имеет право на жизнь? Или что воображение Жанны само наделило ее этим правом? Воображение у нее всегда было чересчур уж живым. Так стоит ли искать сверхъестественное на пустом месте?

Не лучше ли заняться тем, чего ради они сунулись в мастерскую?

Кажется, Кирилл и сам пришел к такому же выводу. Он убрал картины в шкаф и открыл второе отделение.

– Игорь.

Его работы были… техничны.

Пожалуй, что так. Жанна мало смыслила в искусстве.

Красиво. Пейзаж. Три березы и пруд. Темная вода. Кувшинки. Стрекозы. Все реалистично и… мертво? Картина была точна, как фотография, но напрочь лишена жизни.

И следующая, с яблоками.

Портрет старухи, безжалостно точный – Игорь не оставил без внимания ни одной морщины, но при том старуха вышла ненастоящей, кукольной какой-то.

– Он был… хорошим копиистом. – Кирилл вытащил очередную картину. – Уникальным даже…

Рыжеволосая женщина в раковине средь пены морской.

– Рождение Венеры, Боттичелли… Игорь тогда совершал тур по Европе… в образовательных целях.

Эта картина была живой.

– Вот привез в подарок матери… только, полагаю, ей не понравилось. Она была из тех, кто уверен, что шедевр может существовать лишь в единственном экземпляре.

Не шедевр, но картина безопасна.

Умиротворяюща.

И Жанна с удовольствием забрала бы ее. Ну да, конечно, она ведь ничего не смыслит в живописи.

– А по мне, лучше талантливый копиист, чем бесталанный творец… оно как-то безопасней. – «Венеру» Кирилл вернул на место. – Это уже в запое…

Нынешнее полотно разительно отличалось от предыдущих. Резкие мазки, злые даже.

Снова желтый.

И красный.

Оранжевый.

Все оттенки алого, от темного, винного, с чернотой запекшейся крови, до яркого-яркого. И в мазках этих, наслоившихся друг на друга, ничего не понять.

Кирилл вертит картину, а Жанна всматривается, хотя сие занятие лишено смысла. Просто гнев, выплеснутый на холст.

И обида.

– Есть еще пара

таких… – Кирилл убрал и эту картину, чтобы перейти к следующей ячейке. – А ведь похоже, что он и вправду писал. Раньше она была пустой.

Лица.

Темно-зеленое – Ольги, но зелень эта вовсе не та, которая приятна глазу. Напротив. Болотная. Мертвенная. И само это лицо – лицо утопленницы, распухшее, с искаженными чертами. Жанна смотрит на него, зажимая рот рукой.

Ее мутит.

Кирилл красный, перекроенный и выглядит отвратительно, но вместе с тем его портрет притягивает взгляд.

– Демон какой-то. – Оригинал хмурится, но картину убрать не спешит. – Забрать надо будет… какой-то я здесь…

– Характерный.

– Именно.

Алла в желтых тонах. Желтый – цвет солнца, но здесь это солнце искусственное, и цвет лишь подчеркивает собственное уродство Аллы.

Длинный нос. Широкий рот, который на портрете, – пасть, полная мелких острых зубов.

– Хищница… Знаешь, я начинаю верить, что талант сродни безумию.

Быть может, и так.

Сам Игорь. Автопортрет. Синяя гамма, и выглядит он потерянным, растерянным, да и вовсе на человека похожим слабо.

– Инопланетянин, – Кирилл озвучил собственную Жанны мысль.

И портрет убрал.

– А…

– Все. – Кирилл вытащил чистый холст. – Больше нет.

Он отступил, позволяя Жанне убедиться, что и вправду все.

Странно. Зачем понадобилось оставлять чистый холст среди картин? Разве что…

Кирилл, коротко кивнув – так Жанна поверит, что он и вправду способен мысли слышать, – перешел к стенду с холстами. Но картины среди них не обнаружилось.

– И что мы узнали? – сам себя спросил Кирилл и сам себе ответил: – А ничего…

Жанна вынуждена была согласиться. Квартиру Кирилл запер и ключи сунул в карман. А спустившись, поинтересовался у консьержки:

– Скажите, а к Игорю никто не заходил?

Старушка, верно пребывавшая в немалом волнении, поскольку совсем забыла о вязании, задумалась. Думала она живо, морща лоб и двигая носом, отчего лицо ее менялось, и Жанна не могла отделаться от ощущения, что это вовсе не лицо, а очередная маска, резиновая, которая вот-вот треснет.

– Были, – наконец соизволила заговорить консьержка. – Сразу, как Игорек объявился, я Людочке позвонила… ну, как договорено…

– Людочка – это медсестра, которая за ним приглядывает, – пояснил Кирилл.

– И она появилась. Посидела часик. Потом за продуктами сходила… я еще подумала, что, стало быть, Игорек к нам надолго… и что, уж прости, Кирилл, надобно проблем ждать. Он-то славный мальчик, тихий… только ж больной… и все тут знают, что больной. Боятся.

Жанна подумала, что, наверное, и сама не испытывала бы особой радости, случись ей жить в одном доме с душевнобольным человеком.