Вопреки судьбе
Шрифт:
Демон, тихо скуля от боли, смог наконец выпрямиться. Сел прямо, опираясь руками о пол; тут же пошатнулся и чуть не упал. С бессильной досадой покосился на дёрнувшегося было на помощь Азирафаэля, заставив его с тяжёлым вздохом опустить руки.
— Сссо мной всссё в порядке, — хмуро прошипел он в ответ на беспомощный взгляд друга. Тот только тяжело вздохнул в ответ. Нет, с Кроули не всё было в порядке. С ним ничего не было в порядке. Но сейчас даже целая ванна святой воды не заставила бы его признать это. Слишком высоки были ставки — и оба, понимая это, упрямо храбрились, изо всех сил делая вид, что
…Как ни странно, в какой-то мере это приносило свои плоды. Медленно замерзающий в ледяном дыхании Ада Азирафаэль всё ещё держался на ногах, сам не отдавая себе отчёта, насколько мало осталось у него сил, чтобы ходить, говорить и просто дышать. Вычерпавший себя до дна и глубже Кроули всё ещё ухитрялся удерживать приютившую их субреальность, заменяя злой уверенностью в своём праве творить знания и власть, которых у него не могло быть по определению. И они — что самое удивительное — всё ещё были живы. Вопреки всем стараниям Ада и садистским усилиям одного конкретного демона.
Неловкое молчание, полное бессильного укора и отчаянной молчаливой решимости, затягивалось. Кроули сам был не рад, что невовремя вспомнил о собственной независимости. Но переигрывать было… не поздно, нет, Азирафаэль только рад был бы, прекрати он играть в неуязвимость. Скорее, досадно.
…И страшно. Есть вещи, которые намного проще сказать лучшему другу, сидя от него на безопасном расстоянии (хотя бы длиной в одну вытянутую руку), чем лежа на этих самых руках и слыша не ушами даже, а скорее всем телом стук его сердца. Кроули чрезмерно смелым себя никогда не считал. И начинать учиться подобным подвигам сейчас тем более был не намерен.
Поэтому он всё-таки опёрся обеими ладонями о пол, предотвращая любой повод для ангела вновь попытаться взять его на руки, как беспомощного младенца. И сел ровнее, через силу выпрямляя ноющую от усталости и боли в сломанных крыльях спину. И…
И отвернулся.
— Просссти, ангел, — глухо бросил он, избегая глядеть в глаза Азирафаэлю. И потому не увидел, как вздрогнул, закусывая губу и зажмуриваясь, словно он острой боли, Азирафаэль.
— За что, дорогой мой?.. — безрезультатно пытаясь заставить звучать твёрже срывающийся от слёз голос, тихо откликнулся тот. Кроули прерывисто вздохнул. Передёрнулся, против воли обхватывая себя руками за плечи — и тут же, предсказуемо, со сдавленным шипением заваливаясь назад.
— Сссс… Отпусссти, ангел! — с отчаянием выдохнул он, восстановив дыхание. Азирафаэль стиснул зубы. Судорожно дёрнулся кадык на его горле. Поколебавшись, он убрал руки и откинулся назад, к стене, давая демону иллюзию свободы и независимости. Вряд ли он понял, что вдруг нашло на всегда, в общем-то, колючего, но обычно не уклоняющегося от тактильных контактов демона. На самом деле, гораздо чаще уходил на расстояние «официального общения» он сам, боясь в равной мере и кары Небес за дружбу с демоном, и собственного, недопустимого для посланника Света доверия к этому самому демону. Как бы то ни было, Азирафаэль нечасто замечал за Кроули стремление к настоящей, не показной независимости. И сейчас, не понимая причины, привычно делал то, что делать за шесть тысячелетий привык: отступал на шаг, прячась за безопасной «приятельской» дистанцией и давая больше-не-традиционному-врагу
Возможно, будь на его месте обычный человек, он мог бы сказать, что это — плохая стратегия, когда вы сидите в месте, что вот-вот может исчезнуть и погрести вас под собой, а от смерти вас отделяют, быть может, какие-то минуты. Возможно, этот обычный человек мог бы даже предложить что-нибудь глупое и ненужное потенциально бессмертным созданиям: например, поговорить по душам. Или проститься друг с другом, как следует.
Но обычного человека рядом, увы, не было. А Кроули ничуть не лучше ангела знал, что положено делать друзьям, понимающим, что совсем скоро они почти наверняка погибнут очень плохой (и, что печальнее, окончательной) смертью.
Так что он сел ровнее, насколько это позволяла прошивающая плечи боль, и отвернулся, и закрыл глаза, не желая даже краем зрения видеть, как изменится лицо Азирафаэля, когда он услышит его слова. И повторил — ровно, глухо, безуспешно пытаясь спрятать за сухим тоном боль и выкручивающую внутренности вину:
— Просссти, ангел. Вряд ли я сссмогу… выполнить обещщщание. Не думаю, что мы сссможем ссспастись…
Если бы он не отвернулся, он бы увидел… Много чего он увидел бы. Но определённо не то, чего ожидал и чего боялся.
Он вздрогнул и болезненно сжался, когда на плечо осторожно опустилась едва заметно дрожащая рука Азирафаэля.
— Кроули… — беспомощно пробормотал ангел, часто моргая и уже не в состоянии скрывать мокрых ресниц. — Кроули, дорогой мой… Не надо, прошу тебя… Ты ни в чём не виноват.
Демон непонимающе оглянулся.
— Я…
Азирафаэль жалко улыбнулся трясущимися губами и с непривычной решимостью мотнул головой:
— Нет, подожди, Кроули. Выслушай меня, пожалуйста.
Перевёл дыхание, с трудом справляясь со сжимающим горло спазмом, и тихо, но твёрдо продолжил, не убирая руки и не позволяя беспомощно глядящему на него демону отстраниться.
— Я не надеялся на то, что смогу спастись. Я… я не ждал этого, Кроули. Я бы понял, если бы ты решил… нет, не так. Кроули, я надеялся, что ты решишь прятаться. Это несправедливо, так несправедливо — то, что ты должен погибнуть из-за того, что не смог оставить меня одного здесь, в Аду! Подожди, дослушай меня.
Последняя просьба была излишней: Кроули и не собирался перебивать. Он был слишком потрясён, чтобы произнести хотя бы слово. Тем более, чтобы возражать. А Азирафаэль через силу улыбнулся и, явно заставляя себя не отводить взгляда, смотреть прямо в изумлённые янтарные глаза друга, едва слышно закончил:
— Ты сделал для меня много, очень много, дорогой мой — просто тем, что пришёл за мной. Демонам это несвойственно, верно? Самопожертвование, я имею в виду. Я всегда говорил… Ох, прости, я помню, ты этого не любишь. Даже если ты не сможешь вытащить меня, я не буду в обиде на тебя, Кроули. И я хотел попросить… Если ты поймёшь, что сможешь вернуться на Землю один…
Он запнулся. А Кроули, оцепенело смотрящий на него совершенно больным взглядом, дёрнулся всем телом, без слов осознав, о чём не решился договорить ангел. В змеиных глазах плеснулся смертельный ужас — ужас и несогласие, и обжигающая, яростная решимость сделать всё по-своему.