Вопреки судьбе
Шрифт:
На этот раз он тоже промолчал. Но сейчас это было и не важно.
– Увы! А я молчать не могу, - вздохнула она. – Перед смертью принято исповедаться, не так ли? Мне не будет дарована эта милость – человек, который преследует меня, слишком ненавидит одно мое имя. Я стою на его пути к богатству – наследству брата…
По лицу гасконца она поняла, что эта история не очень интересна ему. То ли д’Артаньяну уже рассказали иную версию, то ли он вовсе не интересовался
Зато, припомнилось Миледи, в Менге он бросал на нее весьма пламенные взгляды. Да и об этой мадмуазель Луизе пекся, как о родной. И это при том, что у него есть возлюбленная. Значит, молодой человек весьма горяч – впрочем, как все гасконцы.
– Все это неважно, - оборвала она саму себя, устало покачав головой, словно мирясь со своей участью. – Деньги… ах, если бы от них можно было отказаться, тем самым сохранив себе жизнь! Что может быть чудеснее, чем любовь? Быть рядом с любимым, слышать его дыхание… Поэтому я счастлива, что мадам Бонасье жива и здорова. Она будет с вами рядом, она позаботится о вас… когда меня не станет.
Д’Артаньян вздрогнул и впервые взглянул на нее без отвращения. Миледи же прижала ладонь к губам, словно коря себя за произнесенное, пытаясь остановить уже вырвавшиеся слова.
– Что вы хотите сказать? – хрипло спросил он.
– Я? – растерянно пробормотала леди Кларик, опуская взгляд и сглатывая будто бы подступившие к горлу слезы. – Ничего…
Она помолчала еще несколько долгих мгновений, а затем заговорила жарко, как говорят, прощаясь навсегда.
– Нет, я сказала, все же сказала! И должна сказать, потому что это мой единственный шанс произнести эти слова. Я люблю вас, д’Артаньян! Я любила вас с того самого первого взгляда. Я была в отчаянии, когда увидела, что вы помогаете испанке. И я была счастлива, когда вы встали на ту же сторону, что и я…. А потом я узнала, что у вас есть возлюбленная – и мое счастье стало величайшим горем! Но отныне я ухожу – навсегда. У меня больше не будет возможности даже просто увидеть вас.
Она судорожно вздохнула, отвернулась, пряча слезы, и заговорила уже тихо, обреченно.
– Да, перед смертью нужно каяться. Да, мне следовало бы просить вас отыскать мне исповедника. Но… Мне не в чем каяться, дорогой д’Артаньян. Я знаю, вам наверняка рассказали обо мне много ужасного. Мой деверь обвинил меня в убийстве своего брата, которого сам же отравил. Кто-то нашептал о клейме, не рассказав вам, как несправедливо я пострадала, получив его…
Миледи спохватилась, всплеснула руками:
– Ах, нет! Я не буду уподобляться им! Я не буду оправдываться, обвиняя других – Господь им судия! Я же уповаю на Его милость. Я даже счастлива,
Она поднялась, неуверенно шагнула ближе… и упала на колени перед молодым человеком.
– Простите меня, д’Артаньян! Простите! Я так люблю вас! – по щекам ее побежали слезы, вызванные жалостью к себе. – Простите мне мою слабость! Мои силы уходят на то, чтобы не умолять вас спасти меня. Нет, не бойтесь! Я не попрошу вас об этом – спасти меня значило бы пренебречь долгом дружбы, а он, я знаю, для вас превыше всего.
Миледи судорожно схватила руки молодого человека, прижалась к ним поцелуем, преодолевая его слабое сопротивление – уж слишком ошеломлен он был, чтобы противиться.
– Я прошу вас лишь об одном – помните обо мне, д’Артаньян! Хоть иногда вспоминайте…
Она торопливо оглядела себя, стянула с пальца перстень. Кольцо, подаренное ей графом де Ла Фер – как забавно, что именно им она хочет расплатиться за свою свободу. Вот и пришел его черед.
– Вот то немногое, что у меня осталось. Возьмите его, любовь моя! Молю, не отказывайте мне! Возьмите! Даже ваша любимая не будет против того, чтобы вы хранили подарок от той, которой уже не будет в живых. Прошу, берите! И помните обо мне!
Д’Артаньян, не в силах больше видеть ее слезы, слышать ее мольбы, схватил кольцо и, едва передвигаясь, выскочил за дверь.
Что правда из того, что он услышал?
Гасконец в задумчивости надел подаренный перстень.
А какая разница, что правда? Разве сможет он спокойно спать теперь? Разве не будет к нему являться напоминание об этой женщине, которая рыдала, признаваясь ему в любви?
***
Атос перенес девушку на кровать. Ее сильно лихорадило – Лиза провалилась в сон почти немедленно после выпитого противоядия, но поднявшийся жар говорил о том, что она по-прежнему находится между жизнью и смертью.
Прибывший наконец лекарь после осмотра растерянно предложил сделать клизму. Граф отрицательно покачал головой – это было бы, пожалуй, вовремя, если бы врач пришел раньше. Сейчас Атосу казалось, что следует подождать действия противоядия.
– Ну, тогда я не могу задерживаться, - поджал губы лекарь, всем видом демонстрируя недовольством тем, что он тратит время на больную, которую лечить его методами отказываются.
– Вот вам за труды, - граф равнодушно бросил небольшой кошель.
Выражение лица лекаря немедленно изменилось на самое учтивое.
– Если ваша милость все же пожелает, вам следует только позвать, - низко кланяясь, он пятился, пока не вышел за дверь.