Вопреки судьбе
Шрифт:
Нельзя сказать, что прекрасный гигант был влюблен в женщину, чья молодость уже ушла. В Париже было немало гораздо более симпатичных дам. Вот только на денежную благосклонность этих дам рассчитывать не приходилось.
Это в своих мечтах и разговорах с другими Портос щеголял намеками на помощь графинь, маркиз и, последнее время, герцогинь. На деле же эти дамы часто останавливали взгляд на атлетической фигуре мушкетера, но видели в нем некоего гладиатора для утех.
Бывало, что и какая-нибудь юная дочь
По всему выходило, что единственные, на кого следует обратить внимание – вдовы или женщины вскоре могущие стать таковыми, преимущественно из мещан, наживших хорошее состояние. Мадам Кокнар, сама обратившая внимание на молодого мушкетера, была как раз подходящей кандидатурой.
Супруга прокурора была дамой немолодой и костлявой, как ее определил бы д’Артаньян, если бы история эта шла привычным путем. Правда, и то, и другое следует понимать по меркам этого времени. Кожа женщины, вынужденной вести многие дела лично, несколько пожелтела и огрубела. А прижимистость супруга не позволяла ей покупать дорогой крем для поддержания увядающей красоты. Мадам Кокнар с трудом удавалось откладывать денег на новый наряд, каждый раз уламывая на это мужа.
Но, несмотря на все это, ради господина Портоса прокурорша была готова пойти на что угодно. Статный красавец занимал все ее мысли. И с некоторых пор вся ее жизнь вертелась возле него, а именно: как облагодетельствовать его и как ему понравиться.
Самому господину Портосу второе было не так и важно. Потому что нравилась мадам Кокнар ему за первое: чем больше милости в денежном эквиваленте проявляла прокурорша, тем более страстным взглядом на нее был готов смотреть мушкетер. Конечно, мадам была бы гораздо милостивее и щедрее, если бы ее муж осчастливил ее вдовством. Но пока этого не происходило.
Портосу оставалось лишь вздыхать, разыгрывать для мадам Кокнар целые спектакли о том, что если она не добудет для него желаемое, он найдет себе иную, более щедрую покровительницу – и более знатную, чтобы посильнее обидеть мадам, напомнив о ее низком происхождении, - затем прощать, уверять в горячих чувствах, которые не позволяют ему предпочесть ей иную женщину, будь она хоть королевского рода.
Обдумав в который раз, куда ехать, Портос пришел к выводу, что в Париже его ждут только упреки мадам Кокнар в том, что к ней проявляется мало внимания, а проявлять его у мушкетера не было цели, поскольку средств, которые он получил, ныне ему было достаточно на его нужды.
– Мушкетон! Седлай коней!
– Вина и мяса захватить?
– Непременно. Вряд ли у любезного Арамиса хорошо кормят. А д’Артаньяну и мадемуазель Луизе вроде бы пришлось по вкусу добытое тобой.
***
Арамис, подумывавший также в эти дни, отправиться ли ему в Париж или вслед за друзьями, в отличие от Портоса не
Порой на закате к нему являлись воспоминания, а вместе с ними и тоска о прошлых чувствах. Но их молодой человек давил в себе быстро и безжалостно.
Свою будущую жизнь отныне он видел уже четко и ясно. И если раньше к мыслям о карьере в церкви он обращался исключительно в минуты, когда в его жизни случались тяжелые моменты, когда сомневался в чувствах к нему, то теперь Арамис размышлял именно о церковной карьере.
Раньше разговоры об уходе в монастырь и самим Арамисом воспринимались как нечто отдаленное и почти шуточное. Была женщина, которая могла способствовать иной его карьере, хотя молодой человек и не очень представлял, какой. Даже церковная карьера была бы больше шуткой, просто другая одежда, необременительные обязанности, а основное время можно проводить в Голубой Гостиной или иных не менее приятных местах.
Тогда он думал о том, как приятно говорить о поэзии, с восторгом подбирал необыкновенные эпитеты…
Сейчас все превращалось в оружие.
Арамис желал получить ту власть, которую только сможет, чем выше, тем лучше. Он не в силах стать выше короля, но есть пост и не хуже.
Надо завоевать положение в свете. Он уже немало сделал в этом направлении, но тогда он воспринимал это как милую игру в поэзию, сейчас же все поэтические упражнения превращались в инструмент игры с людьми.
Надо знать об интригах. Не так, как раньше – быть слепой пешкой в чьей-то игре, думая о глупых чувствах и надеясь на них. Но знать о том, что творится, что затевается. Знать, но держаться в стороне, управлять ими, успевая вовремя уйти, если план разваливается, или вовремя прийти, если он удается.
Надо, наконец, написать диссертацию и принять сан. Но не для того, чтобы в молитвах Всевышнему находить утешение, а чтобы сделать первый шаг на пути к власти.
Старая жизнь сгорела в камине вместе с листами старой диссертации. Он может добиться уважения и внимания к своей диссертации и добьется их!
Отныне рондо будут слагаться в перерывах между делами, Арамис достаточно трудился раньше, чтобы сейчас стихи складывались сами, походя. Этого довольно, чтобы баловать слух дам, даже таких взыскательных, какие собирались в Голубой Гостиной. Все силы его разума же будут направлены на возвышение в церкви.
Строки новой работы испещряли листы, перо в руках молодого человека буквально парило.
Базен ходил на цыпочках и боялся даже дышать. Его господин преобразился так, что слуга не знал, радоваться этому или нет. То, что Арамис вновь взялся за диссертацию, было великолепно. Но сам молодой человек – необыкновенно собранный, спокойный и решительный был малознаком. Ранее в движениях мушкетера было много плавности и легкости, сейчас же, при сохранении прежнего изящества, в них было много резкости и стремительности.