Воронцов. Перезагрузка. Книга 2
Шрифт:
Он кивнул своим людям — мол, пора собираться. Те уже заканчивали крепить последние доски на телегах, проверяя, чтобы всё держалось крепко.
— Хорошо, барин, — добавил купец, надевая шапку. — Через седьмицу или чуть больше ждите. С кроликами приедем и со всем остальным, что просили.
Мы распрощались, и обоз медленно тронулся в обратный путь. Я долго смотрел им вслед, прикидывая в уме выручку и новые возможности, которые открывались передо мной. Десять телег досок по восемьдесят пять копеек за штуку — хороший прибыток. А если наладить
Когда обоз скрылся за поворотом дороги, я окликнул Петьку.
— Слушай, Петро, — начал я, когда тот подошёл, — возможно, придётся переделывать каретку, добавив ещё две пилы. Таким образом увеличим количество добываемых досок с одного бревна, а сами доски будут тоньше.
Пётр почесал затылок, осмысливая мои слова. Потом медленно кивнул:
— Можно сделать, Егор Андреич. Только крепления придётся усилить да брусочки новых размеров сделать.
— Вот и делай, — я похлопал его по плечу. — Думаю, у тебя все получится. Купец заинтересовался досками разной толщины, надо ему предложить в следующий раз.
— Сладим, — уверенно кивнул Пётр. — Если что — вы подскажете.
Он ещё немного постоял, переминаясь с ноги на ногу, будто хотел что-то добавить, но потом просто кивнул и пошёл обратно.
Я же направился к дому, где наверняка уже ждала Машка с обедом. По пути встретил Захара с его служивыми — те несли свежесрубленные брёвна для избы.
— Как торговля, Егор Андреич? — окликнул меня Захар, опуская тяжёлое бревно на землю и утирая пот со лба. — Сговорились?
— Сговорились, — я довольно кивнул. — Всё продали, что припасли.
— Добро, — кивнул тот. — Значит, и нам на жалованье хватит, — добавил он с усмешкой.
Я только рассмеялся в ответ. Дела и впрямь шли в гору — лесопилка работала исправно, новые дома строились, купцы сами приезжали за товаром. Даже медвежье нападение не сумело нарушить наш размеренный быт. Если так дальше пойдёт, к зиме Уваровка будет уже не та захудалая деревенька, какой я её застал, а крепкое, зажиточное селение.
С этими мыслями я вошёл во двор, где уже хлопотала Машка, накрывая на стол.
До вечера мужики успели сделать пару ходок, вновь наполняя амбар досками. А на первой избе уже заканчивали устанавливать стропила.
А ночью зарядил дождь. Я проснулся от раскатистого грома, который, казалось, сотрясал стены избы до самого основания. Молнии вспыхивали одна за другой, на мгновение превращая ночь в день, а потом снова погружая всё во тьму, ещё более глубокую от контраста. Дождь барабанил по крыше так яростно, словно кто-то высыпал сверху мешок с горохом.
— Егорушка, страшно-то как, — прошептала Машка, прижимаясь ко мне теплым боком.
— Не бойся, солнце, — я обнял её, притягивая ближе. — Гроза — дело обычное в эту пору. Зато завтра, видно, будет выходной — после такого
Она повернулась ко мне, глаза её в темноте блестели, отражая вспышки молний.
— Правда? — в голосе послышалась надежда. — Значит, целый день вместе будем?
— Целый день, — подтвердил я, целуя её в макушку.
Так и вышло — утро встретило нас мокрой землёй и низкими, тяжёлыми тучами. Дождь уже не лил сплошной стеной, но то и дело принимался накрапывать, не давая земле просохнуть.
День с Машкой начался неспешно — проснулись поздно, завтракали не торопясь. Я наблюдал, как она суетится у печи, раскрасневшаяся от жара, с выбившимися из-под платка прядями. Обычно в эту пору я уже был в поле или на лесопилке, и редко видел, как она хлопочет по хозяйству. А тут выдалась возможность просто сидеть, смотреть на неё и наслаждаться этим зрелищем.
После завтрака Машка предложила:
— Егорушка, давай я тебя подстригу немного? А то зарос совсем, скоро на медведя похож будешь.
Я улыбнулся, проводя рукой по волосам.
— И правда, зарос. Давай, солнце, стриги. В твои руки себя отдаю.
Вставая, выглянул в окно. А там мужики собрались у ангара, прячась от дождя и поглядывая на недостроенные избы. Я крикнул им, чтоб шли по домам — чего зря мокнуть, когда толку от работы в такую погоду мало.
Повернулся к Машке. Та же усадила меня на лавку посреди избы, накинула на плечи чистую простыню, принесла ножницы. Её прикосновения были нежными, почти невесомыми — она осторожно поворачивала мою голову, приподнимала прядь за прядью, ловко орудуя ножницами. Я закрыл глаза, наслаждаясь её близостью, теплом её дыхания, которое чувствовал на своей шее.
— Вот так лучше, — наконец сказала она, отступая на шаг и критически оглядывая результат своих трудов. — Теперь на человека похож, а не на лешего.
Я провёл рукой по волосам — и впрямь стало легче, прохладнее.
— Спасибо, Машенька. Мастерица ты у меня.
Она улыбнулась, довольная похвалой, и принялась сметать с пола состриженные волосы. Я же побежал в душ.
День тянулся медленно, но уютно. Мы то сидели у окна, глядя на серебристые струи дождя, то Машка показывала мне, как она научилась вышивать — узоры получались у неё затейливые, яркие. После обеда я стал рассказывать ей о своих планах — о кузне, о том, как будем дома ставить, чтобы всем крестьянам хватило.
В такие моменты, когда я неспешно размышлял о планах, она прижималась ко мне внимательно слушая, наверное, представляя как все будет, когда я закончу все свои задумки.
Тут она потянулась ко мне обнимая за шею. Я же поцеловал её. Она ответила на поцелуй со всей страстью, на которую была способна. Её руки скользнули под мою рубаху, и я ощутил, как по телу разливается жар. Мы опустились на кровать, не размыкая объятий.
Любовь наша в тот день была особенно нежной и неторопливой — словно в такт дождю, который то усиливался, то затихал за окном.