Воронцов. Перезагрузка. Книга 2
Шрифт:
Семён внимательно изучал мой рисунок, уже прикидывая в уме, как будет собирать вагонетку.
— Я сегодня же начну делать, — сказал он решительно. — Доски есть хорошие, уже просушенные, колёса с Петькой сделаем, а там уже и на ось поставим.
— Не торопись, — я положил руку ему на плечо. — Сначала мост закончим, а потом уже о вагонетке подумаем. Всему своё время.
Мы вернулись к лесопилке, где уже допиливалось второе бревно. Я провёл рукой по поверхности одной из досок — не идеально конечно гладкая, но гораздо ровнее, чем если бы вручную
— Ну вот, — сказал я, оглядывая довольных мужиков, — теперь можно и по другим делам пройтись. Семён, ты следи за бревнами, чтобы опять сучок не попался каверзный.
После обеда наблюдал, как мужики продолжают класть брёвна уже в избе для Фомы. Солнце палило немилосердно, от земли поднимался сухой жар. Никак дождь скоро пойдёт. Мужики работали размеренно, но споро — рубашки насквозь промокли от пота, спины блестели, а тяжёлые брёвна поднимались вверх, будто сами собой, укладываясь ровными рядами. Стук топора отдавался эхом, запах свежеструганной древесины щекотал ноздри.
Я сидел на завалинке соседней избы, вытирая пот с лица льняным рукавом. Гудели над цветами пчёлы, в траве стрекотали кузнечики — обычный летний полдень в деревне. Вдруг сквозь этот привычный гомон мы увидели, что из леса в сторону Уваровки кто-то из мужиков везёт очередную партию досок на Ночке.
— Глядите-ка, — сказал Захар, щурясь от солнца, — кажись не ладно что-то.
Я всмотрелся в даль, не понимая о чем он. Действительно, на опушке показалась телега, гружённая досками, а рядом кто-то шагал — даже издали было видно, что он часто оглядывается назад, будто чего-то опасаясь.
Вдруг Ночка заржала — дико, пронзительно, так, что мурашки побежали по коже. В её ржании слышался чистый, незамутнённый ужас. Животное рвануло вперёд с такой силой, что телега подпрыгнула, доски заходили ходуном, стуча и грохоча. Было слышно, как они подпрыгивают на телеге, ударяются друг о друга, некоторые падают на дорогу.
— Что за леший? — выругался кто-то из мужиков, разгибая спину.
Но вдруг упряжь порвалась — треск был слышен даже здесь. Ночка, освободившись от тяжёлой ноши, пулей понеслась в сторону деревни, телега завалилась набок, рассыпав доски.
— Что-то неладно, — пробормотал я, чувствуя, как холодок пробежал по спине.
Мы все напряглись, не понимая, что происходит. Мужики побросали работу, встали, напряжённо вглядываясь вдаль. Тишина повисла над деревней — даже птицы примолкли, только слышался стук копыт мчащейся Ночки.
И тут мы увидели, что прямо из леса выскочил медведь — огромный, бурый, с мощными лапами и оскаленной пастью.
— Господи Иисусе! — кто-то выдохнул за моей спиной.
Парень, который до этого шёл рядом с возом — теперь я узнал в нём Митьку — стремглав побежал в обратную сторону, к лесу, размахивая руками, будто отмахиваясь от чего-то. Крик его долетел до нас:
— Медведь! Спасите! Матерь Божья!
Но медведь не погнался за ним — он продолжал нестись за
На какое-то мгновение я даже растерялся — дыхание перехватило, сердце заколотилось в груди, как сумасшедшее. Перед глазами встала картина: вот зверь ворвётся в деревню, где бабы с малыми детьми, где старики…
Но тут Захар поразил своей реакцией — он пулей заскочил в ангар, и, буквально через какое-то мгновение, выскочил оттуда уже с бердышом — тяжёлым древковым оружием с широким лезвием, способным человека напополам разрубить, не то что зверя.
— К оружию! — рявкнул он, и голос его прокатился над деревней, заставив вздрогнуть даже меня.
Другие служивые, повторяя его манёвр, буквально через несколько секунд тоже уже стояли с бердышами наготове. Их лица стали сосредоточенными, глаза сузились — больше не было весёлых работяг, были воины, готовые защищать деревню ценой собственных жизней.
— Бабам и детям в избы! — гаркнул Захар, перехватывая бердыш поудобнее. — Мужики, кто с топорами — за нами! Становимся клином!
Всё происходило с такой быстротой, что казалось, будто время сжалось. Женщины, побросав работу, хватали детей и бежали в избы, крестясь на ходу. Дети плакали, собаки лаяли — деревня пришла в движение, как растревоженный муравейник.
Ночка пронеслась мимо нас, пена клочьями срывалась с её боков. Степан побежал за ней, пытаясь поймать и успокоить, но кобыла, обезумев от страха, не разбирала дороги.
А медведь приближался всё ближе — огромный, страшный, как сама смерть. Я никогда не видел такого крупного зверя — бурая шерсть вздыблена, глаза горят бешеным огнём, пасть раскрыта, и видны жёлтые клыки, способные перекусить человеку шею одним движением.
Я с ужасом смотрел на решимость служивых взять такую махину на бердыши. Они выстроились полукругом, упёрли древки в землю и наклонили в сторону медведя, создавая живую изгородь из острых лезвий.
— Держать строй! — крикнул Захар, его голос звенел, как сталь. — Не дрогнуть!
Бабы голосили из окон, дети плакали, мужики стояли чуть поодаль, сжимая топоры так, что костяшки их побелели. Страх стоял в воздухе, густой, осязаемый.
Медведь, увидев перед собой людей, на мгновение замешкался — встал на задние лапы, заревел так, что кровь стыла в жилах. Его рёв прокатился над деревней.
Но колебался зверь лишь мгновение — а потом бросился вперёд, прямо на ощетинившиеся лезвия бердышей.
Звук был страшный — хрип, рёв, хруст костей и хлюпанье крови. Служивые выдержали натиск — они буквально насадили его на острые секиры, но зверь был силён, даже раненый, он продолжал рваться вперёд, пытаясь достать людей лапами с острыми когтями.
— Держать! — рычал Захар, его лицо было забрызгано кровью.
Медвежья лапа мелькнула у самого лица одного из служивых — тот отшатнулся, но строй не сломал. Другой же, изловчившись, ударил зверя прямо в горло — хлынула кровь, медведь захрипел.