Воронцов. Перезагрузка
Шрифт:
— Что… что теперь будет? — прохрипел я голосом, который отказывался слушаться.
— Теперь? — отец поджал губы, как будто ему было противно даже говорить со мной. — Теперь ты волен идти на все четыре стороны. Ты уже не ребёнок, чтобы я за тобой надзирал. Хочешь — иди в услужение, хочешь — в монастырь. Мне всё едино.
Я не знал, что сказать. Вся эта ситуация была настолько чудовищно нелепой, что слова застряли в горле, словно рыбья кость.
В этот момент заговорила старуха голосом, скрипучим, как несмазанная дверь:
— Андрей,
— Маменька, вы опять его балуете, — сурово произнёс отец, сверкнув глазами. — После всего, что он натворил!
— Не перечь, — старуха стукнула по столу костлявой рукой с такой силой, что зазвенели приборы. — Моё имение — моя воля. Отписала, значит отписала. Деревня, конечно, дрянь — всего-то дворов пятнадцать, да и те едва концы с концами сводят. Изба того хуже — полвека никто не жил, крысы да тля хозяйничают. Но крыша над головой будет, не на большой дороге околеет.
Она повернулась ко мне, прожигая взглядом насквозь:
— Слышал, оболтус? Будешь в Уваровке сидеть, пока не образумишься. Хоть каторжный труд тебя уму-разуму научит, коли университеты не смогли!
Я медленно поднялся из-за стола. В голове мелькнула абсурдная мысль: «Кажется, я только что получил повышение». Я уволился из крупной компании, хлопнув дверью, и тут же стал землевладельцем, пусть и с пятнадцатью дворами.
Мне хотелось истерически рассмеяться, но я каким-то чудом сдержался.
— Благодарю вас… бабушка, — произнёс я неожиданно твёрдым голосом. — Я постараюсь оправдать ваше доверие.
Все трое уставились на меня с таким изумлением, словно я заговорил на китайском. Они явно ожидали буйства, слёз, молений о прощении — чего угодно, но только не спокойной благодарности.
— Экипаж будет готов через час, — отец поднялся, давая понять, что разговор окончен и приговор обжалованию не подлежит. — Прощай, Егор. Дальнейшая твоя судьба — в твоих руках.
«Да уж, — подумал я, направляясь к выходу из столовой. — В моих руках, которые, кстати, даже не мои».
Я ещё не понимал, что ждёт меня в этой новой, чужой жизни. Но одно знал наверняка: если это реальность, а не бред воспалённого сознания после удара головой, то впереди меня ждёт нечто более интересное, чем бесконечные отчёты и корпоративные интриги.
Загадочная Уваровка, в любом случае, звучала куда заманчивее, чем очередная корпоративная летучка. А мои знания из будущего… может, они помогут мне не только выжить, но и преуспеть в этом странном мире начала XIX века. В конце концов, в каждом кризисе скрывается возможность, надо только уметь её разглядеть.
Глава 2
Агафья суетилась вокруг моего гардероба быстро и деловито. Её руки мелькали между сундуком и баулами,
— Сюртук берёте, господин Егор? Почитай три года как из Парижа привезли, а надевали только раз, на именины графини Протасовой, — Агафья бережно сложила тёмно-синий сюртук с серебряными пуговицами. — Такая вещь, а пылится!
Рядом угрюмо возился мужик лет сорока — коренастый, с окладистой бородой и мозолистыми руками. Николай, как я узнал, дворовый человек, приставленный помогать с переездом опального барина в его почётную ссылку.
— А книги? — спросил я, осматривая комнату в поисках хоть чего-то полезного для выживания. — У меня должны быть книги.
Николай хмыкнул выразительно, но вслух ничего не сказал. Агафья же всплеснула руками:
— Какие книги, Егорушка? Вы ж их все в трактире позакладывали да в карты проиграли! Только и осталось что Евангелие от матушки да тетрадка с французскими стихами. Весь ваш, с позволения сказать, университет!
Я прикусил губу. Похоже, прежний владелец этого тела был не только игроком и дебоширом, но ещё и редкостным идиотом. Отлично. Просто великолепно. На случай зомби-апокалипсиса я всегда планировал взять с собой тетрадку с французскими стихами.
Что-то внутри меня буквально кричало о том, что мне нужно гораздо больше, чем пара сундуков одежды и Евангелие. Я оглядел комнату в поисках чего-нибудь полезного.
— Николай, а инструменты какие-нибудь можно взять? Топор, пилу, гвозди? — я старался говорить уверенно, как подобает барину, хотя внутри себя чувствовал неловкость.
Мужик тяжело вздохнул и почесал бороду:
— Не велено, господин. Батюшка сказал — только одёжку. А инструмент — это хозяйское добро. — В его глазах промелькнуло что-то вроде жалости. — Да и зачем вам? Вы ж молотка в руках не держали отродясь.
— А оружие? — возник у меня следующий логичный вопрос. — Пистолет или хотя бы охотничий нож?
— Господь с вами! — ахнула Агафья, крестясь быстро-быстро. — После того как вы в прошлом году чуть целую улицу не перестреляли? Батюшка все ваши пистолеты под замок упрятал, а палаш на чердак забросил. Слава богу, что руки у вас кривые, а то б полгорода уже на погосте лежало!
Прекрасно. Меня отправляют в глухомань без инструментов и оружия. Только модный гардероб, Евангелие и тетрадь с французскими стихами.
— Агафья Петровна, — я решил зайти с другой стороны, — а помощник мне полагается? Дядька какой-нибудь? Холоп?
Нянечка аж ахнула, округлив глаза:
— Какой холоп ещё?! Что ты такое говоришь, Егорушка? Срамота какая! Дядька был у тебя, как положено, Федотом звали, да не выдюжил — ушёл. Сказывал, даже каторга спокойнее, чем с тобой день провести. — Она понизила голос до шёпота. — Месяц потом еще заикался, как вспоминал ваши похождения.