Воронцов. Перезагрузка
Шрифт:
И тут меня вдруг осенило. Что-то категорически не сходилось в этой картине. Холопы, бояре… 1807-й год. Из ещё не вытесненной пивом школьной программы я помнил, что Пётр Первый ликвидировал Боярскую думу, заменив её Сенатом, и холопство отменил. Екатерина II модернизировала государственную систему Табелью о рангах.
Бояр не было. Откуда же тогда «сын боярина»?
Я осторожно присел на краешек сундука, лихорадочно перебирая в голове всё, что помнил из школьного курса истории, которого, как назло, оказалось
— Агафья Петровна, — начал я, стараясь выглядеть беспечным, — а кто сейчас правит-то? А то я со вчерашнего… — я выразительно постучал себя по голове, изображая сотрясение мозга, — память отшибло напрочь.
Нянечка посмотрела на меня с укоризной, но, к моему удивлению, не стала отчитывать за странный вопрос.
— Государыня-матушка наша, Екатерина Алексеевна Вторая, — ответила она, продолжая складывать вещи. — Беспокоится только народ — который год хворает. Говорят, совсем плоха стала. Наследник-то, Павел Петрович, уж извёлся весь, ждёт своего часа. Иные болтают — не по-христиански так о матушке-государыне думать!
Я даже переспросил, чувствуя, как по спине пробежал холодок:
— Екатерина Вторая? Великая? Сейчас правит?
— А кто ж ещё? — Агафья посмотрела на меня с укоризной. — Ты ж в Смоленском институте учился, почти первый курс кончил, а там небось по истории не одну розгу получил. Уж должен знать, кто на престоле-то сидит. Или опять всё пропускал, по постоялым дворам шлялся?
Моё сердце забилось очень сильно. Екатерина Великая правит в 1807 году? Но это же абсурд! Она умерла в 1796-м, после неё был Павел, потом его убили, и престол занял Александр I…
Это означало одно из двух: либо вся история, которую я учил, была мифом, либо я попал не просто в прошлое, а в какую-то альтернативную версию прошлого. В параллельную реальность, где ход истории свернул не на том перекрёстке.
Перед глазами замелькали страницы учебников и карты империй. Если Екатерина до сих пор жива, значит, не было убийства Павла, не было наполеоновских войн в том виде, в каком я их знал… Весь мир мог быть принципиально другим!
Моё оцепенение прервал громкий стук в дверь, от которого я едва не подпрыгнул. На пороге стоял суровый мажордом с каменным лицом:
— Время истекло. Экипаж подан. Извольте отбыть.
Я ещё не успел осознать все последствия своего открытия, а меня уже выставляли из дома. Агафья, причитая и крестясь, тащила один из моих баулов, Николай взвалил на плечи сундук, а я семенил между ними, всё ещё оглушённый мыслью: «Я не в своей истории. Не просто в прошлом — в альтернативном прошлом»!
Выйдя во двор, я едва удержался от горького смеха. Экипаж — громко сказано. Перед крыльцом стояла обычная деревенская телега, запряжённая одной лошадью, которая выглядела очень усталой. Никакой кареты, никаких лакеев в ливреях.
— Это… экипаж? — растерянно
Нянечка только шикнула:
— Радуйся, что с лошадью будешь. Зорька — спокойная лошадка, не то что ты. Управишься. Не впервой тебе, чай, не барышня кисейная.
Отлично! Теперь у меня есть Зорька — единственное живое существо, которому, похоже, предстоит стать моим компаньоном в этом безумии. По крайней мере, хоть не пешком.
К моему облегчению, возница всё же нашёлся. К телеге подошёл один из крепостных — мужичок в косоворотке и лаптях, с хитрым прищуром.
— Велено вас доставить, барин, — сказал он без особого почтения, привязывая повод ещё одной лошади к телеге. Сам же уселся возле люшни, взяв в руки кнут. — Забирайтесь, Егор Андреевич, не гоже батюшку злить, а то ж и пешком можете пойти. Мне-то что? Сказали — правлю, нет — другим делом займусь.
Я неловко взобрался на телегу, чувствуя себя актёром без единой репетиции. Вещи были увязаны, прощание с семьёй не предусматривалось — судя по всему, я был персоной нон грата в собственном доме. Боярском доме. В мире, где царствовала Екатерина II в 1807 году.
Агафья всхлипнула, крестя меня на прощание:
— Господь с тобой, Егорушка. Не пропади там. Пиши хоть иногда… Если грамоту не забудешь в своей глуши!
Телега тронулась, колёса заскрипели по гравию подъездной дороги. Я обернулся в последний раз на огромный дом, который мог бы быть моим наследством, если бы «я» не был таким идиотом.
По дороге, наблюдая бескрайние русские пейзажи и ощущая каждую кочку (амортизация в те времена заключалась в пучке соломы, брошенном на дно телеги), я погрузился в размышления.
Мир вокруг был абсолютно реальным — каждый толчок телеги, запах лошадиного пота, скрип колёс, жужжание мух… Солнце пекло сквозь тонкую ткань сюртука, который я надел поверх рубахи. Где-то в небе пел жаворонок. Возница негромко посвистывал, изредка пощёлкивая кнутом, не обращая никакого внимания на свой живой груз.
И всё же это был не мой мир. Не та история, которую я изучал. Что произошло иначе? В какой момент история пошла другим путём? И что мне теперь делать с этим знанием, которое стало бесполезным?
Может, это всё же сон? Или бред человека, находящегося в коме после аварии в метро? Или, может быть, я умер, и это какое-то странное посмертие?
— Далеко до Уваровки? — спросил я возницу, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей.
— День пути, барин, — ответил тот, не оборачиваясь. — К вечеру доберёмся, коли Бог даст. Да, дорога нынче не ахти, мосток размыло после дождей. Придётся кругаля дать, через Верхние выселки.
Я вздохнул и попытался устроиться поудобнее на жёсткой телеге. Впереди был целый день тряски и целая жизнь в чужом времени, чужом теле и чужой истории.