Воронограй. Русский Савонарола

Лихарев Николай Осипович

– Вся душа твоя на твоем лице, государь великий, – произнес он, – откройся мне, возлюбленное чадо мое, исповедь облегчает страдания…

Тихий голос и слова Ионы дышали, по обыкновению, такими искренностью и добротой, что Василий не выдержал и во всем признался владыке.

– Больно уж страшно, отче святой! А ну если поеду, да стрясется что?.. Вон Лука Петрович, дворецкий, говорит, что перед татарами, в последний раз, то же было… Вот я и думаю обождать день-другой…

На лице Ионы отразились огорчение и укоризна.

– Суеверие – грех, государь великий, – заговорил он. –

Никому из людей, кроме святых угодников, не дано знать, что может быть с каждым из нас. Кто дерзает на это, тот безумно испытывает терпение и милосердие Божие! Нам ли, ничтожным, с нашим слабым разумом посягать на это?.. Страшиться надо грехов, а суеверный страх – тот же грех, ибо он соединен с недостаточной верой или с полным неверием в Бога… Кто верит, тот не страшится, зная, что и единый волос не упадет с нашей головы, коли это неугодно Господу…

Владыка вздохнул и на минуту остановился.

– Да и рассуди сам, сын мой. Говоришь ты: «Примета дурная, поеду – злое случится!» Хорошо… Коли по твоей примете должно быть что худое для тебя, так, может быть, оно, худое-то, и не в пути случится, а ты ехать не хочешь!..

– И то правда, отче святой, – смущенно сознался Василий, – мне и в голову того не пришло!..

Владыка посмотрел на него и улыбнулся своей кроткой улыбкой.

– Вот то-то и есть, чадо мое возлюбленное! Веришь и боишься, а сам не знаешь, во что и чего… Выкинь лучше мысли греховные из головы и поезжай завтра с Богом… Без Его воли ничто не случится с тобой, а от воли Его не уйти ни тебе, государю великому, ни смерду последнему!..

Владыка поговорил еще несколько времени с великим князем и, увидев, что тот совсем успокоился и ободрился, поднялся со своего места.

– Поезжай с Богом, благочестивый государь, – повторил он, – а мы здесь будем возносить за тебя смиренные молитвы наши!..

Он благословил на предстоящей путь Василия и вышел из горницы.

Посещение Ионы благотворно подействовало на великого князя. Страх его как рукой сняло. Он кликнул слугу и велел позвать дворецкого.

– Все ли у тебя готово, Лука Петрович?.. В ночь выедем! – бодро произнес Василий.

– Готово все, государь великий, – поклонился боярин, – только не лучше ли будет твоей милости обождать день-другой? Ноне…

– Слыхал, слыхал! – махнул рукой Василий. – Пустое, боярин! Коли что случится, так и дома случится… В ночь до свету выедем!

Боярин отвесил низкий поклон государю и молча вышел из великокняжеского покоя. На потном, красном лице дворецкого были написаны неподдельные тревога и смятение.

– Дай-то бог, чтобы все по-хорошему!.. Дай-то бог!.. – шептал он, проходя по темным переходам дворца.

Глава III. На пути в обитель

До рассвета еще оставалось часа три, когда постельничий вошел в государеву опочивальню. Неслышно ступая по ковру, боярин приблизился к царскому изголовью.

– Государь великий, – осторожно проговорил постельничий, – время вставать… К ранней ударили…

Василий проснулся. В горницу вошли еще несколько слуг из боярских детей. У каждого из них была в руках какая-нибудь принадлежность царской одежды, двое держали серебряную лохань

и кувшин для умывания.

– Сразу в дорогу будешь одеваться, государь великий, или после службы? – спрашивал боярин-постельничий.

– Успеется еще, Демьяныч, – ответил великий князь, – и после службы времени хватит.

Из опочивальни великий князь в сопровождении слуг прошел в крестовую палату; здесь его уже ожидал в полном облачении домовый причт.

После обедни священник отслужил напутственное молебствие. Василий приложился к кресту и вернулся в свои покои.

Успокоенный владыкой, молодой государь хорошо провел ночь и чувствовал себя бодрым и свежим. От вчерашних страхов не осталось и следа, и Василий почти весело садился за утренний стол, около которого уже давно хлопотал дворецкий.

По обычаю, Василий велел позвать к столу путного боярина, стольника Семена Ивановича.

– А что, Семен, не видать воронья боле?.. – полушутливо спросил великий князь, когда путный садился за стол.

Стольник взглянул на государя и в том же тоне ответил:

– Не видать, государь великий. Должно, Лука Петрович распугал всех, – добавил он, бросив мельком взгляд на дворецкого.

Лука Петрович, такой же хмурый, как и вчера, досадливо крякнул.

Сознание, что наступил Великий пост, сдержало Василия от проявления дальнейшей веселости; он серьезно заговорил о поездке и не позволил себе больше ни одной улыбки…

После стола государь стал одеваться в предстоящей путь. Поверх атласного зипуна он надел малиновый бархатный кафтан, убранный золотым кружевом, а сверху чугу [5] с короткими рукавами по локоть и подпоясался богатым поясом, обернув его раза четыре вокруг себя. Красные сафьяновые сапоги были заменены мягкими ичигами [6] на теплом меху…

Высокая шапка с атласным белым верхом и околышем из соболя, перстатые бобровые рукавицы, шуба из чернобурых лисиц и богатый посох, украшенный каменьями, лежали наготове.

5

Чуга – узкий кафтан для путешествий.

6

Ичиги – татарская обувь, сапоги из мягкой кожи; они до сих пор в употреблении в поволжских губерниях и носят такое же название.

Василий пошел проститься перед отъездом с матерью и женой.

Обе княгини уже давно встали и в ожидании прихода государя сидели в той же светлице, что и вчера.

Княгиня Марья через своих боярынь уже знала, что Василия вечером посетил митрополит; знала, что муж снова решил ехать, и сидела бледная и расстроенная. В присутствии суровой свекрови она боялась громко выказывать свое огорчение; она сидела склонившись над пяльцами, и золотое вышивание было все смочено слезами княгини.

Старуха Софья встретила сына приветливо, но сдержанно; она вообще была не охотница до нежностей и ласк…