Воровка

Савчук Наталья

Мой взгляд мечется по узкой улице. Из-за темноты невозможно разобрать, что же прячется за поворотом, стоит ли там солдат, поджидая меня. На фоне тусклых, блеклых, погруженных в темноту стен ярким пятном выделяется дом для утех. Он освещен свечами и стоит поодаль от остальных домов, с яркой красной полосой над дверями и выставленной на улицу цветочной вазой с благоухающими лилиями.

— Пожалуйста! Пожалуйста, успокойся, дай мне скрыться, — повторяю я, перебегая улицу поперек.

Дар пульсирует, обжигает внутренности, с кончиков пальцев срывается несколько едва заметных искр. От бега в ушах гудит. Моя рука заметно дрожит, а пальцы не слушаются, я едва обхватываю кольцо дверной ручки в форме ухмыляющейся мордочки лисы и тяну

на себя. Вместе с громким звоном колокольчиков я вваливаюсь в помещение, тут же захлопнув за собой дверь.

В доме для утех пахнет сигаретным дымом, эфирными маслами, вином, воском множества свечей и еще чем-то странным до головокружения противным. На ярких стенах, погруженных в полумрак, отражены тени столиков, на которых возвышаются бокалы с тонкими ножками. Мутное стекло почти не сверкает, не играет огнями при свете свечи, а на скатерти виднеются пятна.

— Убирайся отсюда, отродье! — возмущенно брезгливо фыркает хозяйка моего прекрасного временного укрытия.

— Спрячьте меня, и у вас будет это! — достав их сумки увесистый мешочек с монетами я кручу им перед носом вульгарно одетой женщины. Поднимаю его повыше, так чтобы она оценила, осмотрела со всех сторон, подсчитала выгоду. — Поможете и он ваш! — добавляю, чтобы жадность в глазах перевесила здравый смысл. — Сейчас здесь будет толпа мужчин, — сообщаю небольшой нюанс, когда вижу, как хозяйка подается вперед, делает пару шагов и протягивает руку.

Женщина останавливается, ее брови стремительно ползут вверх, а рот приоткрывается видимо для того, чтобы отказать. Не дожидаясь ее ответа, я подскакиваю, вкладываю в ухоженные руки с длинными немного изогнутыми ногтями монеты и сворачиваю за угол. Оттуда выглядываю, с опаской смотрю на двери, перевожу взгляд на хозяйку, которая одобрительно хмыкает, потянув завязки мешочка в разные стороны, и шепотом произношу:

— Послушайте, я девушка, мне стоит только умыться и переодеться. Более от вас не требуется ничего, только сжечь вот это, — мой палец указывает на поношенную одежду, а рука зацепляется за шапку, срывает ее с головы, открывая взору туго заплетенные волосы с множеством шпилек.

Женщина тяжело вздыхает. Она переводит взгляд то на мешочек, то на моё лицо и с укоризной поджимает губы.

— Пойдем, — выдыхает хозяйка. — Одни беды от вас, — недовольно закатывает глаза.

Гулкие удары каблучков разносятся эхом по пустому коридору, смешиваются с редкими стонами посетителей из запертых комнат. Едкие тошные запахи щекочут нос, от них хочется чихнуть и прижать к лицу надушенный платочек. Я едва сдерживаюсь, чтобы не скривиться, когда прямо передо мной выпархивает из комнаты девушка с нарисованной мушкой на щеке, густо подведенными глазами и размазанными яркими губами. Короткие, редкие волосы, испорченные частыми завивками, едва доходят ей до лопаток, на шее поверх заживающих желтеющих синяков, видны синие опечатки пальцев от весьма грубого бесцеремонного обращения, замызганный шнур с нанизанными на него маленькими бусинами разных размеров и цветов звенит при каждом её шаге. Синяки видны и на груди, которая едва не вываливается из декольте лимонного платья столь тонкого, что сквозь ткань проступают соски. От мысли, что мне придется переодеться в нечто подобное, передергивает, по позвоночнику пробегает холодок.

Колокольчик на входе звонко звенит. Холл наполняют грубые мужские голоса.

— Умойся! Вещи в сундуке, — шипит хозяйка над ухом и грубо заталкивает в первую же подвернувшуюся комнату. — Иду-иду, — сразу же нежно воркует она, резко разворачивается и спешит к посетителям. Ее губы расплываются в натренированной приторной улыбке, а походка становится столь манящей, будто она и сама готова оказывать соответствующие этому заведению услуги.

Свистящее дыхание вырывается из пылающих легких, я бросаюсь к сундуку, на ходу стягивая с себя одежду и кидая её прямо на пол под ноги. Схватив первое попавшееся платье

ярко желтого цвета, со слишком глубоким декольте из лёгкой просвечивающей на свету ткани, и натянув его на себя, понимаю, что оно висит на мне будто мешок. До упора затягиваю шнуровку спереди, в попытке хоть как-то подогнать одежду под размер, но у меня получается сделать только хуже. Края корсета выпирают вперед, выдавая излишнюю худобу, вырез едва скрывает приподнявшуюся грудь, неприкрытые хотя бы тонкой полоской кружева плечи бросаются в глаза, а от тонкой талии вниз идет такой глубокий разрез, что стоит сделать хоть шаг, и вся нижняя часть тела будет оголена.

Приглушенные голоса нервируют, не давая времени на раздумья. Измазанное сажей лицо оттирается с трудом, оставляя красные следы на коже. Напряженно надув щеки, я выдыхаю, стараясь не поддаваться панике, и поднимаю с пола чью-то недопитую бутылку, чтобы намочить серую рубаху.

Кожу вокруг глаз щиплет, раздраженное трением лицо жжет. Сажа отмывается плохо, оставляя разводы. Дурное предчувствие подгоняет, бросает в холодный пот. Шумное дыхание от быстрого бега не успокаивается, сердце колотится у самого горла. Платье липнет к ногам, делая движения неуклюжими. Я путаюсь в подоле, стараясь одновременно скидывать разбросанную на полу одежду в сундук и оттирать лицо.

Грязные штаны, рубаху и шапку комкаю и кладу на самое дно, укрыв сверху полупрозрачными короткими халатиками, которые надушены приторно сладкими духами столь сильно, что вызывают приступ кашля.

Среди вороха цветастой одежды, я нахожу небольшое зеркальце, белила, пудру и сурьму. Захлопнув крышку, подбегаю к кровати, отворачиваюсь к стенке, делая вид, что отдыхаю, и принимаюсь приводить себя в порядок.

Чтобы скрыть раздраженную крепким алкоголем кожу, щедро вбиваю пушистой кистью пудру, глаза подвожу тоненькой линией, немного выходя за уголок, бровям лишь слегка придаю форму, а на щеке рисую жирную мушку, точно такую же, как у пробежавшей мимо полуголой девчонки. Посмотрев на себя в зеркало, жую губы, чтобы придать им яркий оттенок, и сбиваю волосы пальцами.

Ожидание сдавливает грудь, от нехватки воздуха кружится голова. Ненужное волнение беспокоит дар. Не выдержав, я подбегаю к дверям и припадаю к ним ухом. От услышанных совсем рядом мужских голосов и гулких шагов глаза округляются.

Давясь своим дыханием, едва успеваю запрыгнуть на кровать, прежде чем дверные петли скрипят.

Жар приливает к лицу.

— Оу, мальчики, вас так много, — кокетливо выгнув бровь и подмигнув, протягиваю с легкой хрипотцой.

Волнение захлестывает, свой голос кажется чужим.

— Со всеми сразу не могу, — грожу пальчиком в воздухе и расползаюсь в притворной улыбке.

Чтобы отвлечь внимание от дрожащих пальцев, я откидываю волосы назад и слегка веду плечами. Моя уловка работает, голодные взгляды жалят, мужчины не скрывают своё желание, даруя похотливые улыбки.

Хозяйка невозмутимо выглядывает из-за их спин. Ее волнение угадывается лишь на мгновение в кривящихся уголках губ, когда мы встречаемся с ней взглядами.

— Смотрите, какие у меня замечательные девочки, — воркует она нараспев, — зачем вам искать какого-то мальчишку. Отдохните, закажите вина, — хозяйка изящно изгибает запястье, мимолетно касается пальцами груди и непонимающе хлопает ресницами.

— Зачем вам искать какого-то мальчишку? — накручивая волос на палец, пытаясь придать голосу соблазнительность, подхватываю я, видя, что мужчины не обращают на слова хозяйки никакого внимания. — Давайте поиграем, — восклицаю с испугом, когда один из преследователей решительно подходит к сундуку и откидывает крышку. — Оу, — протягиваю и, облизнув верхнюю губу, встаю и направляюсь к нему, раскрывая руки для объятий, чтобы хоть как-то отвлечь его. — Люблю решительных мужчин, которые переходят сразу к делу. Какое платье вы соизволите для меня выбрать, чтобы мы вместе могли расслабиться и отдохнуть.