Воровские гонки
Шрифт:
Важнее было, что падающий. Устоявший бы вызывал раздражение и изжогу.
– Короче, дело такое... Побрейся, приведи себя в порядок и подъезжай на станцию метро "Маяковская". Поедешь на поезде. Машину не бери...
– А у меня ее и так нету.
– Продал?
– Продал.
– Деньги заначил?
Топор скосил глаза на изучающего свои клеевые пятки Жору Прокудина и потому ответил не подробно:
– Однозначно.
Деньги, переведенные в доллары, лежали на счету в банке. На всякий случай. Топор верил Боссу, но не верил в Нью-Йорк. Точнее, в счастье в Нью-Йорке.
– Моя
– "Вольво"?.. "Девятьсот шестидесятая"?
– Молодец. Хорошая память. Тебе бы в театре играть...
Топор не знал, что отвечать. Потому что не знал, зачем ему нужно играть в театре. Театр, балет и оперу он не переваривал одинаково сильно. Он вообще считал, что их придумали бездельники, чтобы выдуривать у людей денежки, а из себя корчить гениев. Хотя какие могут быть гении из притворщиков! Если уж брать по-крупному, то настоящий артист - это Жора Прокудин. Всю жизнь притворяется, а все ему верят.
– Время встречи - двадцать два сорок, - произнес Босс.
– Запомнил?
Он всегда назначал рандеву так сложно. Как будто вообще не знал, что есть часы без минут.
– Однозначно. Запомнил. А что делать-то надо?
– В машине объясню.
Топор опустил жалобно запикавшую трубку на рычажки и сморщил лоб. Он хотел обдумать звонок, но мыслей никаких не было. Голова упорно не хотела трудиться. Она считала это ниже своего достоинства.
– Чего он?
– спросил так и не ушедший во все время разговора с кухни Жора Прокудин.
– Встречу назначил.
– Тебе одному?
– Да.
– Чего это он?
– Откуда я знаю! У Босса одна башка, у меня другая...
– Вот это точно!
Пятерней Топор провел по костистой груди. Внутри чего-то щемило,
будто хотела вылететь из горлышка пробка и не могла.
– Хреново все, - согласился Жора с жестом Топора.
– Развеяться
надо...
– А как?
– Да хоть как!
Глава шестидесятая
ТРУДНО БЫТЬ РОБИН ГУДОМ
Жребий выпал на Коньково. На трех бумажках Жора Прокудин написал "Лужа", "Петровско-Разумовский" и "Коньково". Топор потянул не совсем ту, какую хотел. Лужа была все-таки ближе. Да, если честно, Топор и не хотел никаких рынков. Ему хотелось напиться до потери пульса и забыть обо всем. Включая встречу с Боссом. Но и сидеть на одном месте, тем более втроем, он не хотел. Что-то было жуткое в их компании. Некий черный фантом смерчем носящийся по квартире, вбирал в себя все плохое, что знал каждый из них о прошедшей ночи, а теперь добирал о том плохом, что было в их жизни до этой ночи. Он на глазах разбухал, чернел, и все трое ощущали жгучее желание разбежаться в разные стороны и оставить фантом наедине с ободранными обоями и липким полом на кухне. И они разбежались. Жанетка поехала в универмаг за тряпками, потому что именно в смене одежды видела спасение. Топор и Жора Прокудин поехали на "жигуле" последнего в "Коньково.
– А чего мы там будем делать?
– примерно на середине пути спросил Топор.
– Бомбить, - первое, что взбрело в голову, ответил Жора.
Плана-то никакого не было. Человек вообще мало что делает по плану. Даже если ему кажется, что он делает именно это по плану.
Просто
рынок, и они поехали. Сказал бы, что надо в Реутово, и Топор
поехал бы с ним в Реутово, хотя никто из них там не был и ни
одного знакомого не имел.
– А кого бомбить?
– посмотрел он на выбритую до синевы правую щеку Жоры.
– Торговцев?
– Кого?
– подумал Прокудин и как бы между прочим сказал: - А, к
примеру, цыганок...
– А с чего ты взял, что они там есть?
– Толян, ты в Москве не первый год живешь, а еще до сих пор не понял, что здесь все по схеме. Больше всего цыганок у вокзалов. Особенно киевского и Павелецкого. Но там у них стая. И в Луже - стая. А в том же Конькове они пашут парами. По карманам и сумкам. Там их легче всего бомбить.
– А если их там нет?
– Дурак ты, Топор, - вполне искренне возмутился Жора Прокудин.
– Цыганам тоже жить нужно. А выходных дня только два. В будни они
не пашут по рынкам. Слишком просторно.
– Откуда ты все это знаешь?
– Газеты читать надо...
Дальше до самого Коньково они мрачно молчали. Жора Прокудин думал, что дурак все-таки не Топор, а он сам, и никаких цыганок на рынке не будет и в помине, и вообще непонятно зачем он придумал этот выезд. А его сосед по машине очень хотел на ходу выпрыгнуть. Если бы голова попала в столб, то он погиб бы сразу, без мук, и тогда ему не пришлось бы тащиться ночью на метро к Боссу. И он бы, наверное, выпрыгнул, если бы Жора не вывернул в левый ряд, и столбы, будто испугавшись мыслей Топора, отдалились на безопасное расстояние.
На стоянке у рынка Прокудин оставил дружка в одиночестве с мыслями о столбах. Вернулся через полчаса, ударил ладонями по баранке и объявил:
– Представляешь, есть цыганки!
– И что?
– не мог понять Топор, какое отношение к столбам имеют цыганки.
– Пошли бомбить!
– Я не хочу, - напыжился Топор.
– Да никого бить не надо!
– улыбнулся Жора Прокудин.
– Мы у них
"бабки" отберем. Как будто мы менты...
– Не хочу, - уперся он ногами в пол.
– Не хочу - и все...
– Пошли. Хоть развлечемся. А то этот мужик с финкой в сердце до сих пор перед глазами стоит...
На глаза Топору опять попался столб. Он никуда не несся и выручить его не мог.
– Не хочешь? Тогда я сам пойду, - щелкнул дверцей Жора.
– Погоди. Я с тобой.
– Вот это другая песня. Пошли. А то профессиональный навык потеряем. Капитализм построят, а мы - нищие. Такой хоккей нам не нужен!
В первом же павильоне, потаскав Топора под мышку, будто куклу, по рядам, Жора засек уже запеленгованную до этого парочку.
– Вот они, родные!.. Обе - в черных кофтах. Усек?
Топор молчал. Возможно, он и вправду превратился в куклу.
– Ага... Сумки у обеих. Значит пашут по очереди. О!.. Секи!
Как ни упрямствовал Топор, а все-таки увидел, как седая цыганка, обернувшись и скользнув взглядом по головам, резко нагнулась, будто поправляя сапог, и провела пальцами по яркому целлофановому пакету, висящему у ног плотного мужичка в серой джинсовой рубашке. Оттуда вылетело что-то темное и длинное и тут же, подхваченное ловкой рукой седой цыганки, нырнуло в ее сумку.