Воровские гонки
Шрифт:
– На вид за пятьдесят.
– Нет, я про молодого!
– Того я, сам понимаешь, не видел... Говорят, что-то около тридцати... Лысый, - сделал он брезгливое лицо.
– А ты после Красноярска ничего выглядишь, - оценил Рыков свежий загар на лице Барташевского.
– Хорошая погода?
– Ливень без конца... Это я перед отлетом заснул дома в солярии. Представляешь, даже сигнал таймера не услышал...
– А ты что, домой солярий купил?
– Где-то месяц назад.
– Зря-а-а... Сходил бы в клуб, где моя Лялечка
пять этих соляриев. Три - для баб. И два - для мужиков... А что,
полезная вещь?
– Убивает микроорганизмы.
– А-а, это я не понимаю!
– махнул лапищей Рыков, и поток воздуха обдал лицо Барташевского легкой прохладой.
Телефон после второй, уже более солидной паузы, всхлипнул и затрезвонил злее и жестче. Хотя это, скорее всего, лишь почудилось Барташевскому. Телефон - не человек. На какую громкость поставили, с такой и будет пиликать.
– Рыков слушает, - недовольно ткнул он указательным пальцем в клавишу с нарисованной белой телефонной трубочкой и прогрохотал с мощностьтю добротного мегафона.
– Ты чего сразу трубку не взял?
– безжалостным голосом спросил собеседник.
– Кто это?
– Я говорю, ты чего сразу не отвечаешь?
– Это кто?
– Посмотри на календарь, - потребовал голос.
– У тебя есть календарь?
– Кто это говорит?!
Рыков сгорбился в кресле и как бы расплылся в нем. Барташевский, в свою очередь, тут же сжался, плотно приставил ботинок к ботинку, а коленку пригнал к коленке. Он слишком хорошо знал, что сгорбившийся Рыков через несколько секунд взорвется в припадке ярости. Он вполне мог швырнуть, не глядя, телефонную трубку. В министерстве Рыков бил о стены трубки обычные, на шнурах, здесь уничтожил уже не один "сотовик". При этом Барташевский выяснил одну интересную особенность: наши трубки после их склеивания или обмотки изолентой работали не хуже, чем раньше, а от импортных оставались лишь бесполезные осколки.
– Ты куда звониш-ш-шь?!
– змеиным "ш" прошипел Рыков.
Серой трубке "NOKIA" стоимостью за тысячу долларов с лишним осталось жить не больше трех секунд. Самое лучшее - пять.
– Если у тебя, братан, нет под рукой календарика, то мы тебе
напоминаем, что срок возврата кредита истек двое суток назад.
– Это... это ты, Самвел?
– изменившись в лице, назвал Рыков имя
одного из банкиров.
Назвал и не ощутил уверенности в душе. У голоса был небольшой акцент, но совсем не тот, который отличал плавную речь Самвела.
– Мы даем тебе пять дней. И не больше, - объявил неизвестный собеседник.
– Шуток никто шутить не собирается. А чтобы ты прочувствовал, что мы Ваньку не валяем, выгляни в окно...
Рыков порывисто повернулся в кресле влево и тут же выпал из него под стол.
Окно брызнуло взрывом. Комната будто бы качнулась и стала душной, словно парилка в сауне. Рыков и Барташевский лежали на полу, и у обоих
– Что... тьфу-у, - сплюнул хрустящую на зубах пыль Рыков и все-таки спросил: - Что это?
– Вы... вывз... взрыв, - еле ответил Барташевский.
От его загара не осталось и следа. Он был белее стены.
Сев на корточки, Рыков вздрогнул от пикавшего у самого уха телефона, нащупал его на столе, не глядя нажал на клавишу с нарисованным красным телефоном и, не выдержав навалившейся тишины, вскочил и больно ударился плечом о кресло.
– "Мерс"!.. Мой "мерс"!.. Они его взорвали, падлюки!
Барташевский тоже, приподнявшись, разглядел дымящийся остов рыковского "мерседеса" и сразу понял звонок:
– Это - за кредит?
– Да! Да! Да!... Твари, я им обещал! Обещал! А они... Они...
– Платоныч, мы же решили, что продаем метры по второму разу... Ты что, еще не начинал?
– встал, отряхивая пыль с костюма, Барташевский.
– Ты еще не...
– Да пошел ты на хрен со своими метрами!
– ругнулся Рыков и выбежал из кабинета с такой резвостью, будто машина могла превратиться в целенькую, если он к ней подбежит за несколько секунд.
Глава тридцать девятая
"МОЩНЫЙ НАЕЗДНИК"
Телефон зазвонил точненько в тот момент, когда Дегтярь захрипел. Лялечка культурно подождала окончания самого главного и только тогда ответила:
– Але-о-о...
В двадцати сантиметрах над нею висело потное лицо сыщика. Тяжелая капля собралась на кончике его носа и тюкнукла Лялечку по левому глазу. Фыркнув и замотав головой, она на время забыла о телефонной трубке, а когда вновь поднесла ее к уху, то услышала знакомый голос с середины фразы:
– ...и, главное, не было страховки. Ты представляешь, как назло, неделю назад закончилась страховка! Они это точно знали! Знали! Ты представляешь?
– Ты о чем?
– с придыхом спросила она.
Такой голос может быть у женщины только в тот момент, когда она уверена, что неотразима.
– Как это о чем?!
– гаркнул он с яростью строительного прораба.
– Я тебе про наше горе рассказываю, а ты...
– А какое горе?
– Я же сказал: мой "мерс" взорвали!
"Так тебе, козлу, и надо", - подумала Лялечка и ответила:
– Ты не ранен, милый?
– Слушай, ты что, глухая?! Я тебе только что объяснил, что сидел в офисе, когда рванул "мерс", а ты...
– Что-то было на линии... Какой-то шут...
– Какой линии!.. Это же сотовик!
"Чего же он в машине не сидел!" - с досадой подумала Лялечка и ответила:
– Мне так жаль тебя, милый... Я должна подъехать?
– Да!
– решительно сказал он, помолчал и как-то по-детски, будто бы всхлипывая, попросил: - Мне страшно. Успокой меня...