Ворожей Горин – Посмертный вестник
Шрифт:
– Не можете или не хотите?
– Именно что не можем! А если предпримем, то грош нам цена как организации, регулирующей порядок на границе Нави и Яви. Любого, кто за тебя вступится до истечения срока договора, то есть до дня летнего солнцестояния, ждет та же участь, что и тебя самого. То есть смерть. Об этом я лично позабочусь. А если мы вмешаемся после, то уже ворожеи будут вправе разделаться с нами. Им, кстати, только повод дай.
– А ты, никак, смерти боишься, отец Евгений? – я уже отдышался и теперь сидел на сыром полу, пытаясь понять, смогу ли продолжить
– Ты же знаешь, Григорий, мы не смерти боимся, а суда Божьего. Это во-первых.
– А во-вторых будет что-то про ответственность перед организацией? – догадался я, поскольку слышал эту нотацию уже с десяток раз.
– Вот видишь, ты уже и сам все понимаешь. Да, Гриша. Да, да и еще раз да! Я несу послушание на очень важном поприще и не имею права ошибаться. За мои огрехи, пусть я и помру, защищая тебя, после придется ответить Совету и моим братьям. А это лишняя индульгенция на вмешательство, как минимум. Нам оно зачем нужно? Кто их знает, ворожей этих, что они могут предпринять, имея такой козырь в рукаве?
– Получается, когда выйдет срок, вы и пальцем не пошевелите ради моего спасения?
– Именно поэтому я сейчас шевелю всем, чем только можно, чтобы тебя, лентяя, работать заставить. Ну-ка, вставай! Отдышался? За работу! Не филонить! Иначе убьют тебя ворожеи, как пить дать убьют!
Я нехотя поднялся и встал напротив отца Евгения.
– Давай, Григорий, убеди меня в том, чего нет.
Я напрягся и постарался сосредоточиться. Сотни образов роем накрыли мое сознание. Было трудно сконцентрироваться на чем-то конкретном, однако я все же вышел из положения. Одним мощным волевым усилием я заставил себя собраться, сосредоточился, и все то, что сейчас мельтешило у меня перед мысленным взором, мгновенно пропало. Осталась лишь маленькая часть сознания прямо по центру воображаемого взора. Именно там я и откопал отрубленную руку, невесть откуда взявшуюся в моей голове, а затем привел ее в движение.
– Фу, вот же ты оглобля тупая! – выкрикнул отец Евгений, отшатнувшись от получившегося образа корявой фиги, тыкающейся ему прямо в нос.
Удерживать морок долгое время я не мог, а потому, от души рассмеявшись, опять повалился без сил на пол. От напряжения из носа пошла кровь и запачкала мне джинсы.
«Зараза, только же купил!»
– Вот что я думаю на тему собственной смерти от рук «Пелагеи и Ко», – выдавил я из себя, утирая кровь кулаком. – Особый жест доброй воли – «фиг вам» называется!
– Ладно, ворожей. На сегодня хватит, думаю. Завтра нам еще одного мертвяка упокоить придется. Уже есть наводка.
– Что за наводка?
– А что ты мне только что показал?
Вот те раз! А я думал, что образ, пришедший ко мне откуда-то из глубин подсознания, был попросту мною выдуман.
– Слушай, я как раз насчет этих мертвяков хотел спросить… – мне пришлось поспешно встать и догонять отца Евгения. Тот, видимо, обиделся на мою шутку с отрубленной рукой и шагал теперь через две ступеньки, поднимаясь по винтовой лестнице из подвала,
– Кто тебе сказал, что они ими не занимаются?
Отец Евгений вышел во двор, щурясь на закатное солнце.
– Ну, мы же первыми их находим. Почему?
– Оставь, Григорий, полицию саму разбираться в этих делах. Мы не обучены за маньяками гоняться. Это их дело.
– Вы не ответили на вопрос.
– Я и не собирался.
– Я просто подумал, что вместе мы могли бы…
– Вместе? – священник резко остановился и посмотрел мне в глаза. – Хочешь сказать, что нам с тобой следует нагрянуть в убойный отдел и доложить о пяти упокоенных душах, которых ты на тот свет проводил?
– Как минимум, рассказать об их существовании. А вообще я имею в виду, что мы могли бы им здорово помочь.
– Чем, например?
Я пожал плечами.
– Ну, хотя бы тем, что мы первыми эти трупы находим. Точнее, вы находите. И все еще не ответили, как именно к вам попадает эта информация.
– Много вопросов ты, Григорий, задаешь. Есть вещи, о которых ни ты, ни я знать не должны.
– То есть работать, считай, за просто так и отправлять этих «гавриков» за кромку я могу, а поинтересоваться, что да как, уже нет? Мы с Василием, между прочим, не нанимались к вам задарма работать!
– Задарма? – взгляд священника вспыхнул недобрым огоньком, он вдруг сделал шаг мне навстречу и ткнул в грудь пальцем. – Задарма, говоришь? А кто тебя сутками напролет сопровождает? На работу, с работы… Кто у сестры твоей сутками дежурит? Не подскажешь? Пелагея обязалась лишь тебя не трогать, о твоей сестре или, скажем, соседке речи не шло. Мы взяли на себя ответственность за твою душу и жизнь, мы заботимся о безопасности близких тебе людей, а взамен просим лишь то, чем тебя бог наградил – упокоить зверски убиенных да неприкаянных.
– Меня не бог этим даром наградил, а бабка Семенова. Ворожея. Одна из тех, с кем ваша организация, так сказать, конфликтует.
– Не конфликтуем мы ни с кем. Мы ведем учет и контроль – это разные вещи.
– И вас за то ненавидят и ворожеи, и ведьмы, и другие обитатели мира Ночи.
– И что нам с того? Они есть, значит, то попустил Господь. Не нам решать, как и где им жить. Но мы единственные, кто держит их всех в узде. И на то нам государством даны полномочия, права и обязанности. Даже в стране Советов это понимали, оттого и не зарубили церковь на корню.
– О каких правах и обязанностях речь? – я уставился на своего недавнего спасителя, понимая, что со стороны мы, должно быть, странно смотримся – священник в рясе, спорящий на повышенных тонах с мирянином с разбитым носом. – А кто позаботился о моем праве просто жить, как раньше? Кто-нибудь контролировал процесс передачи мне этой дурацкой силы? Или же вы о правах и обязанностях вспоминаете только тогда, когда это выгодно вам? А когда речь о нас, простых смертных, то ответ прост и непреклонен: «На то была воля Божия».