Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:
— Все-таки, я не понимаю всеобщего восхищения этой картиной, — делилась Му Ваньцин.
Они с Инь Шэчи шли по лоянским улицам, держась за руки и ведя лошадей в поводу, и обменивались впечатлениями после приема у градоначальника.
— Не спорю — она хороша, — говорила девушка. — Ее горные склоны, деревья, и водопады во всем подобны настоящим. Мы даже видели нечто подобное в нашем путешествии по северу Шэньси, помнишь? — Шэчи согласно покивал.
Сегодня, в честь выхода в свет, он впервые за долгое время вымылся, надел чистый, выглаженный халат, и, с помощью жены, как следует причесался и уложил волосы, выглядя истинным наследником богатого семейства.
— Также, я согласна с твоими словами, сказанными местному градоначальнику, муж мой — великолепие изображенных на «Путешествии меж гор и ручьев» красот природы заставляет задуматься о бренности жизни, величии богов, сотворивших мироздание, и незначительности в нем мелкой букашки под названием человек, — продолжала излагать свое мнение Ваньцин. — Но все же, те самые красоты природы много лучше наблюдать вживую. Мастерство Фань Куаня с кистью и красками велико, но творение богов, вдохновившее его, в разы прекраснее, и все те глубокие мысли, что посещают зрителя при виде картины, ощущаются много полнее среди настоящих гор и ручьев. Почему же богачи платят за подобные изображения десятки лян золота, и хвалятся ими перед всем миром? Поездка в Шэньси будет стоить намного дешевле, да что там — простые крестьяне, живущие в ее пределах, наблюдают все эти горные красоты ежедневно, — умолкнув, она обратила на мужа пытливый взгляд. Тот рассеянно улыбнулся, поднял к лицу ладонь девушки, и, сдвинув в сторону ткань перчатки, нежно поцеловал белую кожу запястья.
— Видать, время, что мы провели с братцем Юем, оставило в твоем сердце заметный след, моя премудрая богиня — ты высказала нечто, поразительно близкое к буддийской философии, — весело сказал он. — Конечно же, ты права. Но есть три причины высокой ценности живописи мастеров вроде Фань Куаня. Первая такова — в их картинах, идея, выраженная на шелке тушью или красками, ценнее самого изображения. Не каждый человек, посетив Шэньси, преисполнится возвышенного вдохновения — путь через горы тяжел, и невольно обращает разум путника к более насущным нуждам. Те же тамошние крестьяне наверняка клянут каменистую почву и высокие склоны своей родной земли, а не восхищаются ими. Запечатленная на шелке, суровая красота севера не несет в себе ни тяжкого воздуха, ни выворачивающихся из-под ног камней, ни узких горных троп, но одно лишь величие. Вторая причина — ценность самой работы художника, того, как его усилиями, обыденные и скромные вещи, вроде куска шелка и плитки туши, превращаются в прекрасную картину, немногим уступающую творениям небесной воли. Это волшебство, это чудо искусства, ценно и само по себе. И, наконец, третья причина, — юноша насмешливо заулыбался. — Богатые чиновники, редко покидающие свои поместья, тоже хотят наслаждаться красотами природы. Как еще им это сделать, если не посредством работ мастеров кисти и красок? К тому же, хорошая картина облагородит стены любого дома, — Му Ваньцин весело засмеялась, услышав это признание.
— Если уж мыслить подобным образом, работы именитых художников также полезны для хвастовства перед напыщенными богачами, — с улыбкой ответила она. — Цена таких картин, как и готовность заплатить ее за разрисованный кусок шелка, не может не вызвать уважение у всяких денежных мешков, — Шэчи с преувеличенной серьезностью закивал.
— Теперь, я ясно вижу, что мои родители всецело одобрят наш брак, — промолвил он. — По искреннему убеждению моего папы, именно так и должен мыслить всякий разумный человек, — молодая пара дружно рассмеялась.
— Куда мы направимся теперь,
— Два из трех наказов учителя более или менее выполнены мной, — задумчиво ответил Инь Шэчи. — Лишь к одному из них мы так и не приблизились — к смерти моего врага. За все наше время путешествий по рекам и озерам Срединной Равнины, я не слышал даже упоминания имени Дин Чуньцю. Верно, чтобы выяснить о нем хоть что-то сверх известного нам, придется навестить обитель его секты.
— Это было бы опрометчиво, муж мой, — поспешно заговорила Му Ваньцин. — Мы даже не знаем, где именно на озере Синсю обитает твой бывший старший. Если мы начнем рыскать по тамошним берегам, или расспрашивать местных, Дин Чуньцю неминуемо услышит об этом, и явится за нашими жизнями вместе с целой толпой младших.
— Я не боюсь ни старого предателя, ни его прихвостней, — все с той же задумчивостью ответил юноша. — Но ты права: для нас, озеро Синсю таит крадущихся тигров и прячущихся драконов[1]. Неразумно лезть в логово врага без знаний о нем. Как думаешь, согласится ли Цяо Фэн отправить туда своих младших, в уплату за ту мою помощь с его ранами? — полушутя, спросил он.
— К Цяо Фэну я тебя не пущу, — немедленно насупилась Ваньцин. — Еще не хватало самим искать его. Этот гнусный нищий как бы не опаснее Дин Чуньцю.
— Если так, нам остается только одно… — Шэчи не договорил, отвлекшись на шум и гам, доносящийся с обочины широкой улицы, по которой пролегал их путь. На небольшом пустыре, прилегающем к городской окраине, собралась разномастная толпа горожан, что-то бурно обсуждающих.
— Взглянем, жена моя? — немедленно предложил юноша, загоревшись любопытством. — О чем бы ни судачили добрые жители Лояна, что так увлеченно толпятся на нашем пути, оно должно быть, самое меньшее, интересным.
— Конечно, мой безрассудный муж, — все еще недовольно отозвалась Му Ванцин. — Главное, оставь мысли о Цяо Фэне.
Инь Шэчи заверил ее, что не стал бы всерьез испрашивать помощи у враждебных к нему нищих, и молодая пара направила свои стопы к гомонящему сборищу. Немного поработав локтями, отдавив несколько ног, и заработав пару крепких ругательств от распихиваемых в стороны горожан, они пробрались в сердце стихийного собрания, чтобы обнаружить там двух стражников. Судейские строго покрикивали на тех из зевак, что в своем любопытстве подбирались слишком близко, а иной раз и хватались за рукояти казённых сабель — без особого, впрочем, усердия.
Граждане Лояна также не очень усердствовали в своей любознательности — причиной сборища оказалось тело молодого мужчины, тощего, грязного, и оборванного. До синевы бледный, этот нищий выглядел вытащенным на берег утопленником, хотя реки Ло и Хуанхэ протекали много дальше этой городской окраины. Распухший, красный язык вывалился из приоткрытого рта мертвеца, белесые шарики помятых, ввалившихся глаз невидяще пялились в небо, а скрюченные пальцы рук вцепились в ворот драной холщовой рубахи, словно в свои последние мгновения несчастный нищий страдал от жары.
Шэчи и Ваньцин переглянулись, остановившись в первых рядах толпы. Девушка явно утратила остатки интереса к встреченному происшествию — трупами опытную странницу трудно было удивить. Инь Шэчи, наоборот, лишь сильнее загорелся любопытством.
— Скорее всего, этот нищий умер от яда, — заметил он. — Как ты думаешь, жена моя? — та со скукой во взгляде кивнула.
— Яд? — услышал его замечание один из любопытствующих горожан. — Зачем кому-то травить уличных попрошаек? Нет, парень, ты неправ — этот несчастный, должно быть, сильно прогневил водного духа реки Ло, и тот, утопив беднягу, изверг мертвое тело столь далеко от берега.