Восемь розовых слонов

Орлов Андрей Александрович

Стиль послания был неровным, но, безусловно, угрожающим. Я перечитал, затем еще раз. Поднял глаза. Доктор Краузе разглядывал меня, склонив голову.

– Что это? – спросил я.

– Это письмо, – со вздохом ответствовал психоаналитик, – Тамара Михайловна принесла вместе с утренней корреспонденцией. Я удосужился просмотреть ее только вечером, незадолго до вашего триумфального возвращения из театра. На конверте мое имя. Отпечатков пальцев, разумеется, не найдут. Женскими духами или мужским мазутом письмо не пахнет. Анализ сделать невозможно – текст короткий. Он намеренно неровен, обратили внимание? Не пойму, кто писал – мужчина или женщина. Слова «я», «меня», «накажу» противоречат словосочетанию «не советуем». Один человек, несколько? Возможно, так писали намеренно.

– Вам угрожают, Александр Петрович. Или втягивают в авантюрное предприятие.

– Угрожают НАМ,

Дмитрий Сергеевич, – доктор иезуитски осклабился, – С некоторых пор, а точнее, почти четыре месяца, вы работаете на меня и живете в моем доме, ежедневно меня раздражая. Так что не уклоняйтесь от ответственности.

Замечательно! Я пружинисто встал, шагнул к бару за чистым стаканом. Не выпить было глупо. Малую часть моих выходок доктор научился терпеть. Содержимое бара недавно обновилось, меня приветствовал чарующий блеск наклеек и изгибы стеклянных емкостей. Ассортимент знающего свою цену человека: виски, скотч, джин, коньяк и банальная русская водка на всякий случай.

– Не тормозите – ворчал Краузе, – Удивлены? Не за горами конец света, а у нас еще столько не выпито. Хочу спросить, Дмитрий Сергеевич, вы никому не рассказывали о моих августовских клиентах? О том, что их именно девять… прошу прощения, уже восемь. Никогда не пересчитывал.

– Я тоже. Откуда мне знать, сколько человек ходило к вам в августе? Полагаю, стандартный набор: истерики, неврастеники, невротики, психотики… Должен огорчить, Александр Петрович, я никому об этом не говорил. Скажу больше – об этом никому не говорила и Тамара Михайловна. Она не в курсе ваших дел. Не впутывайте женщину. Позвольте встречный вопрос? В письме написано: «один из ваших пациентов уже скончался, он будет первым в нашей цепочке».

– Чушь, – фыркнул Краузе, – Фамилия господина была… м-м, назовем его господином Безымянным. Вы сталкивались с ним в начале месяца. Он не афишировал свои появления, человек скромный. Трудился в одной из структур Совета Федерации. Спокойный, уравновешенный, относительно порядочный тип. У господина Безымянного был неоперабельный рак поджелудочной железы в терминальной стадии, о чем знали все родные и он сам. Практически до конца он занимался делами, семьей, приезжал на сеансы к психоаналитику, отлично держался – шутил, обещал родиться заново – в другом месте и в другое время. Шутил, что психоанализ – попытка мозга получить удовольствие, предназначенное для другого органа. Он просто угас – в кругу родных. Фигура была не знаковая, во всех новостях не сообщали… Если меня хотят убедить, что господин Безымянный умер насильственной смертью – пусть даже не пытаются.

Я плеснул себе скотч, вернулся в кресло. Благородный напиток имел сухой, жестковатый вкус. Куда приятнее было его просто нюхать. В процессе сушки зерен для шотландского виски используют торф, придающий продукту дымный аромат. Психоаналитик угрюмо за мной наблюдал. Кажется, я догадывался, почему он задерживал мою зарплату.

– Кобзарю не сообщили?

– Еще чего, – вспыхнул Краузе, – Кто-то строчит безответственные писульки, и с каждой бумажкой я должен бегать в полицию?

– Но вас зацепило…

– Да, меня зацепило! Сам не знаю, почему…

– Давайте думать. Исходим из худшего – это не шутка. Кому вы насолили? Но только то, о чем я не знаю.

Краузе погрузился в задумчивость, а мне вдруг стало неуютно. Письмо анонима, показавшееся глупой шуткой, всерьез обеспокоило. Писал человек с неустойчивой психикой – и не важно, шутил ли он. Из криминальных дел доктора Краузе за последние месяцы я бы выделил два. Анализ человека, обвиненного в серии жестоких убийств в подмосковном Раменском – доктор Краузе блестяще вскрыл черепную коробку страдающего провалами памяти маньяка и выудил информацию о местонахождении четырех изнасилованных и расчлененных девушек. Доктору аплодировало стоя все полицейское управление. Причину обморочных приступов у душегуба он отыскал в раннем детстве. Тот однажды переходил дорогу и лишился чувств – когда, стоя на разделительной полосе между потоками транспорта, чуть не попал под сбившуюся с курса машину. Причиной обморока стал пронзительный звуковой сигнал. Водитель справился с управление и, к сожалению, не задавил будущего маньяка, но дальнейшую судьбу ему определил. Развилась болезненная чувствительность к звукам, он впадал в бешенство от малейших несозвучий, резких шумов, от определенного тембра голоса. Принудительная терапия Краузе ослабила психическое напряжение и освободила зажатую в тиски память. Второй анализ был еще изящнее. Кража в художественной галерее. Ни одной улики, зато избыток подозрительных лиц, которые ничего не видели и не слышали.

Краузе работал с ними неделю, выявил двух сотрудниц галереи, показавшихся ему подозрительными, и одного охранника, скрывшего свое прошлое промышленного альпиниста. Последний был умен, страдал бессонницей и навязчивой страстью к пересчитыванию предметов. Помимо этого, в детстве он попал в тяжелую аварию, остался цел, в отличие от других, вследствие чего возомнил себя предназначенным для высокой цкли. С этим ощущением и жил. Злодеяние было исполнено идеально. Злоумышленник повествовал на сеансах о своих сновидениях, в которых беспрестанно куда-то падал – то со скалы, то с крыши, то на ровном месте. Причем не врал, поскольку знал, что у следствия нет улик. Анализ сновидений позволил предположить: цель «героя» – избежать решения жизненных проблем – то есть разом решить все проблемы! Он раскис, когда психоаналитик начал «распускать» его, словно свитер… Шедевры вернули, виновные отправились на заслуженный отдых. Месть маньяка исключалась: злодей получил пожизненный срок, родные от него открестились. Второй случай даже рассматривать не хотелось – не тот масштаб, чтобы чинить изощренное отмщение. Но оставались прошлые дела, о которых я не знал, неясности в биографии Краузе; имелась законспирированная любовница, муж которой трудился заместителем министра… неважно, какого министерства. И почему я решил, что это месть?

– Не хотите ничего добавить к вышесказанному, Александр Петрович? – вкрадчиво спросил я.

Он смотрел на меня так, словно это я написал бумажку и теперь должен за все ответить.

– Хорошо, подскажу, – нарывался я, – Неделю назад я был свидетелем появления в этом доме двух немногословных мужчин в штатском. Вы подобострастно с ними раскланялись и препроводили в гостиную, где имели беседу. Потом вы проводили их до двери, а когда они ушли, сделали такое лицо, словно конец света уже завтра, и кинулись мыть руки. А потом стали таким же молчаливым, как моя покойная немая бабушка. Да, история взаимоотношений психоанализа со спецслужбами сложна, противоречива, исполнена белыми пятнами, но… Интересные вещи случаются в нашей стране. Некоторыми аналитическими сообществами руководят работники силовых ведомств. Спецслужбы проявляют интерес, поскольку ваша профессия – бескрайний простор для творчества. Психоанализ ценили многие сомнительные фигуры, в том числе, Троцкий – вынашивая идею формирования человека нового типа. Непонятно, как большевики пришли к такой мысли – с помощью психоанализа перековать массовую психологию. В общем, не прокомментируете?

– Нет, – буркнул доктор.

– Для кого старался? – всплеснул я руками, – Выпутывайтесь сами, Александр Петрович. Будете тонуть – зовите. А я пошел спать. Театральная жизнь – она такая обременительная…

– Сидите, куда вы собрались? – встрепенулся Краузе, – Вы прекрасно понимаете, что беседа с господами из ФСБ носила конфиденциальный характер. Эти люди не имеют отношения к письму. Господа серьезные. Числятся в инспекторском управлении Контрольной службы ФСБ…

– Это что, – ввернул я, – У меня был знакомый, работавший в Управлении специальных регистраций Службы организационно-кадровой работы ФСБ. Держу пари, в недрах уважаемой структуры существует отдел, занимающийся сочинением названий…

Краузе кашлянул. Я замолчал.

– Контрольная служба проводит финансовые проверки внутри ведомства, следит за моральным обликом сотрудников и ловит чекистов-оборотней. Но речь в разговоре шла о моих текущих клиентах… – доктор задумался – имеет ли право этот самонадеянный наемный работник озвучивать мысли работодателя?

– Секретничайте, сколько хотите, – пожал я плечами, – Пусть это будет вашей маленькой тайной. Но связь напрашивается, согласитесь. Итак, спрошу о ваших планах. Искать злодея, покуда злодей не нашел вас? Поступим по принципу: на анонимные письма не реагируем? Смею предположить, что вы сегодня не уснете. Предлагаю побегать за зверем – в компании доброго шотландского виски. Расскажите о своих клиентах. Аноним не ошибся? Их действительно восемь?

– Да, их восемь, – Краузе закряхтел и начал вытаскивать из недр зеркального столика мятые блокноты, – Было девять, но господин Безымянный, к сожалению, скончался… Обычно я веду порядка двенадцати – пятнадцати пациентов, но август – время отпусков, да и месяц несчастливый… – доктор Краузе меланхолично вздохнул. На личном фронте, похоже, было не все ладно. У возлюбленной, которую он мог скрывать от кого угодно, только не от меня, начиналось осеннее обострение. Доводила себя и любовника – сценами плача, отсутствием позитивной перспективы, жалостью к своей нелегкой женской доле. С женщинами такое случается – причем со всеми.