Восемь розовых слонов
Шрифт:
Дама, завершившая список, в среду явилась на прием. Камера, установленная над дверью в гостиную, работала. Из чего явствовало, что оставаться тет-а-тет с клиенткой доктор Краузе побаивался. Впрочем, звук не шел. Я таращился в монитор на втором этаже и окуривал комнату. Дама была ощутимо в теле, особенно в части бюста, но назвать ее толстой было бы неправильно. Имелась в ней грация. Она одевалась неброско, немарко, хотя и не сказать, что дешево. Длинная юбка, строгий жакет, жесткие волосы спускались на плечи. Сессия продолжалась пятьдесят минут. Я видел в кадре лежащую на кушетке женщину, а в левом верхнем углу – размытый лик психоаналитика. Он постукивал карандашом по блокноту, поглядывал на часы. Посетительница
К окончанию сессии я был на посту – в полумраке галереи второго этажа. Софья Моретти вышла из гостиной, виляя крепкими бедрами. Покосилась в черноту пролета (почему у всех такая отвратительная привычка?), направилась к двери, помахивая сумкой. Доктор Краузе ее не провожал – обычно он это делает, а потом бежит в закуток за дверью мыть руки. Хлопнула входная дверь – царица актов гражданского состояния удалилась. Я почувствовал какое-то неудобство. Скатился вниз, злорадно отмечая, что ступени начинают поскрипывать (доктор Краузе панически ненавидел скрип), стукнул в дверь из мутного стекла. Доктор молчал. Неудобство усилилось. Я распахнул дверь. Внутри никого не было. Холодок побежал по пояснице. Я вошел на цыпочках, осмотрелся. Скалился со стены абстрактный уродец, слизанный с шедевра Мунка. На стеклянном столике валялся блокнот, под столом – карандаш. Дверца бара была распахнута, внутри наблюдались разрушения. Я был уже порядком взвинчен. Вертел головой и обнаружил за шторой в глубине помещения утопленную в нишу дверь. Там я никогда не бывал и понятия не имел, что за дверью. С колотящимся сердцем я ворвался в плотно зашторенную комнатку. Помещение предназначалось для релаксации после изматывающих трудов. Неброский ковер, приглушенные тона, тумбочка с настольной «кремлевской» лампой, софа, крытая ворсистым покрывалом с абстрактной вязью. На тумбочке красовалась непочатая бутылка водки и граненый стакан (из стратегических запасов). Доктор Краузе в позе мертвеца, готового к захоронению, лежал на софе. Пятки вместе, носки врозь, руки скрещены на груди, глаза закрыты. В первое мгновение я так и подумал! Бросился к нему, он приоткрыл один глаз и недовольно проворчал:
– Война началась, Дмитрий Сергеевич?
– Да чтоб вас! – взорвался я, – Как не стыдно, Александр Петрович! Я решил, что вы скончались…
– Имелись основания для паники? – он принял сидячее положение и удивленно уставился на стакан – не погорячился ли?
– Обычно вы провожаете клиентов.
– Это хорошо, что вы беспокоитесь. Но плохо, что мешаете работать, – он не сорвался на крик, не то крикунов в этой конуре стало бы двое, – Я спросил у клиентки, не затруднит ли ее самостоятельно дойти до двери – она ответила, что не видит в этом проблем.
– Что-то случилось? Вы так быстро выключили запись, можно подумать, я могу читать по губам.
– Не знаю, – буркнул он, – Все мы где-то параноики… Помните текст анонимного послания? Упоминались неприятности, которые будут происходить с моими клиентами… – он замолчал, собираясь с мыслями.
– Развивайте мысль.
– О, как я ненавижу все сознательное… Реальная жизнь постоянно вторгается в работу. Мы проводили сеанс, она хмурилась и мрачнела – я сразу догадался, что у Моретти неприятности. Потом она рассказала, что на женщину, с которой она проживает, напали в подъезде вчера вечером. Бедняжка возвращалась с работы. Отобрали сумку с документами и деньгами, ударили затылком о стену и скрылись. Нападавшего она не видела – было темно. Вызвали скорую – женщине обработали рану на голове, и всю ночь она отвратительно себя чувствовала. В полицию дамы не обращались…
– Естественно,
– Но все равно неприятно, – вздохнул Краузе и зачем-то перевернул стакан донышком вверх – вроде как хватит, – Послушайте, вам больше заняться нечем? Человек расслабляется, зачем вы явились?
– Ах, простите, – извинился я, – Сожалею, что пекусь о вашей безопасности. Вы, кстати, в курсе про Моретти? Тринадцать лет назад она так разукрасила соперницу, что от несчастной остались только рожки, да ножки. Страстная натура, знаете ли.
– Вы наводите справки о моих клиентах? – прищурился Краузе, – Не припомню, чтобы отдавал такое распоряжение. Что вы позволяете себе, Дмитрий Сергеевич?
– Ах, простите еще раз, – я склонился в учтивом поклоне, – Впрочем, не припомню, чтобы в уставе нашей организации значился запрет на сбор общедоступной информации.
Я распахнул дверь, чтобы гордо удалиться… и чуть не поседел, когда из мрака выплыла и чуть не протаранила меня очередная особа женского пола – стройная, привлекательная, а, главное, несовершеннолетняя. Фото этого непорочного создания с золотистыми волосами стояло в рамочке в апартаментах Краузе.
– Господи, Алиса Александровна… – промямлил я, – Пугать вы уже научились. Дальше можно не учиться…
– Чем это вы тут занимаетесь? – дочь психоаналитика оттеснила меня и всунула нос в каморку. Скептически уставилась на ноги доктора (голову она не видела), бутылку водки, перевернутый стакан.
– Скажу как есть. Ваш папенька решает вопрос – стоит ли ему обращаться к своему психиатру.
– Думаю, пора, – допустила девчонка, – Он опять забыл, что сегодня наше время.
– Детка моя… – захрипел Краузе, слетая с кушетки, – Я вовсе не забыл, просто вылетело из головы…
Посмеиваясь, я поднялся на второй этаж. Толкнул свою дверь… и чуть вторично не поседел, обнаружив в кресле женщину, как две капли воды, похожую на дочь психоаналитика, только в два с лишним раза старше. Она сидела, покачиваясь, и обнимала коленку.
– Элеонора! – всплеснул я руками, – Ну, и семейка у вас! За последние четыре минуты вы все втроем сумели меня напугать! Вы не ошиблись дверью?
– Какой вы пугливый, Дмитрий Сергеевич, – кокетливо заметила «бывшая» Краузе. По моему глубокому убеждению, развод был едва ли не единственным разумным поступком в жизни доктора. Непонятно, зачем он на ней женился, – Я гуляла по дому, зашла к вам, потому что у вас было не заперто, вы не рады?
– Нет, – покачал я головой.
– Плохо, – вздохнула Элеонора, – А что я должна сделать, чтобы вы обрадовались?
– Уйти.
Она прыснула.
– А то напишите докладную Александру Петровичу, понимаю. Что вы, Дмитрий Сергеевич, я не собиралась вас соблазнять, – дама сладко потянулась, хрустнув стареющими суставами, – Вы не могли бы напомнить Александру Петровичу, что его задолженность по алиментам становится просто неприличной? Не могу же я терпеть два месяца, пока закончится этот мертвый сезон? Только не говорите, что вы перешли на капусту. В октябре я должна свозить Алису в Прагу, а встретить католическое Рождество где-нибудь поближе к Майами. Мне не кажется, что занятия с Алисой могут окупить его задолженности. Порадеете за нас, Дмитрий Сергеевич?
– Элеонора, – взмолился я, – я готов радеть за что угодно, лишь бы вы закрыли дверь с обратной стороны.
Я знал две вещи, которые не буду делать даже под угрозой повешения на рее: есть вареный лук и заниматься сексом с Элеонорой. Интересно, настанет тот день, когда доктор Краузе перестанет пускать эту вредоносную особу на свой порог? Она смеялась мне в глаза, я не стал дожидаться, пока она уйдет – сам ушел. И, наверное, впервые повысил голос на Тамару Михайловну: почему по дому бродят посторонние? Как она могла пустить эту особу на второй этаж?!