Восхождение
Шрифт:
Если бы тогда Суровцева спросили: а не скребло ли у него на сердце оттого, что не о нем говорил Игорь, не его бригаду выдвигал на первое место? И, отвечая откровенно, он бы сказал: да, скребло!
И все же они поддержали Володю Копелева. И не ради дружбы, не потому, что все трое из одного, так сказать, «единокровного» пятого управления, а Капустин из другого. Это было бы мелко, недостойно. Как и то, если бы ради дружбы они бы списывали со взыскательного счета требовательности друг к другу существующие у каждого недостатки.
Копелев работал лучше и год от года набирал и темпы,
В семье Копелевых
Владимир Ефимович долгое время жил на четвертом этаже блочного дома серии «К-7», которые он когда-то монтировал, а затем его собственное жилье напоминало ему о пройденном этапе строительной биографии, и бригады, и всего комбината.
Из окон квартиры была видна часть нового района, раскинувшегося вблизи конечной станции Арбатско-Филевской линии метрополитена. Рядом со станцией «Молодежная» — монументальное здание нового кинотеатра «Брест», кварталы из пяти-, девятиэтажных и более высоких домов.
Это еще один новейший микрорайон столицы. Совсем недавно здесь было поле, деревянные домишки, овраги, а сейчас поднялась красивая, ничем не хуже центральных кварталов часть города западнее Фили и Кунцева.
Для меня не ново, да и вряд ли я удивлю кого-нибудь, заметив, что квартиры столичных рабочих мало чем отличаются от квартир моих друзей интеллигентных профессий.
Я мог бы добавить, что резкие внешние различия в убранстве квартир людей труда физического и умственного стираются так же быстро, как и различия в самом существе того и другого труда. И если дома у педагога, ученого или писателя, скажем, немного больше книг, чем у Копелева, то и у него их немало. На полках семьи Копелевых я, признаться — не без некоторого удивления, заметил книги на иностранных языках — английском и китайском.
Дело в том, что Римма Михайловна в 1958 году окончила Институт международных отношений и в последние годы работает экспертом в Комитете по науке и технике. Эти книги нужны ей.
В большой комнате квартиры Копелевых, занимая чуть ли не половину ее, стоял черный рояль, тот самый, который был вытащен из разбомбленной квартиры Зинаиды Петровны Соколовой, тещи Копелева. Многие годы она играла на нем и давала уроки.
Трудно сказать, подбиралась ли мебель к роялю или же рояль к мебели, но чувство некоей гармонии тут было соблюдено, мебель была куплена современная, в комнате стояли радиоприемник и большой телевизор. Правда, я не видел магнитофона, который бы завершил набор теперь уже почти обязательных атрибутов почти каждой московской квартиры.
Бывая в семье Владимира Ефимовича, я в те годы познакомился с Зинаидой
Но вот, вернувшись однажды из поездки, я позвонил Копелевым и был поражен вестью о внезапной кончине Зинаиды Петровны. Римма Михайловна сказала мне, что мама хорошо себя чувствовала, ни на что не жаловалась — и вдруг трагическая развязка! Я слышал сквозь трубку, как дрожал, приглушенный горем, обычно спокойный и звонкий голос Риммы Михайловны.
Владимира Ефимовича я не видел тогда, он не был несколько дней на стройке. Но я знал, что он глубоко потрясен семейным горем, ибо и любил, и уважал Зинаиду Петровну.
В книжных шкафах Копелевых есть еще и пакеты с фотографиями, и альбомы, и в них снимки, скопившиеся после поездок за рубеж и Риммы Михайловны — по делам службы, и Владимира Ефимовича — в составе различных делегаций.
Мне думается, что любой семейный альбом всегда примечателен. Он в какой-то мере, хотя и молчаливо, но выразительно рассказывает вам о сложившихся в семье традициях, привычках, круге интересов.
Кстати говоря, увидев в одном из альбомов Владимира Ефимовича снятым перед зданием какого-то института, я только тогда и узнал, вернее — сначала догадался, что Копелев был студентом института. На мой вопрос он ответил, что действительно окончил два курса заочного Политехнического института, но потом, как он выразился, «не потянул». Стало трудно сочетать работу, такую напряженную, и учебу, к тому же еще и множество общественных обязанностей. В конце концов Копелев из института ушел.
Произошло это года четыре назад. Летом же семидесятого года Владимир Ефимович признался мне, что это его мучает, что он все чаще ругает себя за то, что поддался настроению, не преодолел временной душевной слабости.
Поругивала тогда за это Владимира Ефимовича и жена. В самый первый день нашего знакомства она шепнула мне, что так или иначе, а заставит мужа получить высшее образование.
— Вы знаете, — сообщила она мне, — я ведь познакомилась с Володей, когда он работал еще в Фундаментстрое, обыкновенным рабочим. А я тогда уже училась в Институте международных отношений. Если бы после окончания института вышла замуж за дипломата, то, наверно, жила бы сейчас где-нибудь за рубежом. Все мужчины из нашего института работают дипломатами, ну, а женщины — те кто где.
Теперь, как видите, я стала женой рабочего, — продолжала Римма Михайловна. — И, вы знаете, честно скажу — я счастлива. Хорошо все получилось. Жизнь интересная, насыщенная. А что касается заграницы, то, во-первых, не в этих поездках счастье, а во-вторых, и я, и муж, мы там теперь бываем вполне достаточно.
Я часто вспоминаю эту нашу первую беседу с Риммой Михайловной дома у Копелевых. Вспоминаю потому, что в семейной истории Копелевых, в любви рабочего парня и выпускницы единственного в нашей стране Института международных отношений как бы угадывается повесть, в чем-то и необычная, и примечательная.