Восхождение
Шрифт:
Курт Бромберг напоминал Суровцеву Геннадия Владимировича Масленникова. Напоминал не столько внешним обликом, сколько характером, общительностью, умением, как говорят частенько, «работать с людьми», мощным и неугасающим зарядом энергии.
Так случилось, что первые дни Суровцев работал не с Бромбергом, а в другой бригаде, у Георга Кульмана, тоже известного в Берлине бригадира, который как раз в дни приезда делегации был удостоен звания Героя Труда и монтировал последний этаж двадцатипятиэтажного здания на площади Ленина. С этой высоты и увидел Суровцев центр немецкой столицы.
Смотреть сверху на большой город — удовольствие для каждого и особое профессионально
В конце пятидесятых годов Суровцеву довелось поработать некоторое время на высотном монтаже знаменитого Дворца съездов, кинотеатра «Россия», Дворца пионеров на Ленинских Горах. И как монтажник-высотник, он хорошо знал, что ощущение города сверху совсем иное, чем с земли, — более подробное и вместе с тем более емкое, потому что видишь с высоты и множество всяких улочек, переулков, тупиков, о существовании которых, шагая по земле, даже и не догадываешься. А вместе с тем, когда смотришь сверху, в крупном масштабе явственнее проступают главные линии и общий характер наземного и высотного контуров города.
Характер города, его градостроительное лицо в Берлине многим отличалось от хорошо знакомого московского.
Здесь, в исторически сложившемся центре немецкой столицы, все выглядело как-то тяжелее, монументальнее. Однако это ощущение касалось только центра, который хорошо просматривался с высоты двадцать пятого этажа. Скажи раньше Суровцеву, что он будет три дня с высоты птичьего полета рассматривать Берлин, — не поверил бы!
Кульман показал Суровцеву на расположенное неподалеку новое высотное здание Государственного Совета республики и новый дом Общества советско-германской дружбы, на возведении которых работали бригады Кульмана и Бромберга. В свою очередь Суровцев раскрывал перед немецкими товарищами план Москвы, захваченный им из дома, и показывал на районы — Химок, Вешняков-Владычина, Ивановского, Печатников, Бирюлева, где его бригада строила новые кварталы в последние годы. При этом Кульман хлопал по плечу Суровцева — мол, здорово! А Суровцев хлопал по плечу Кульмана.
Кварталы из типовых зданий от одиннадцати до шестнадцати этажей, которые создавал Берлинский домостроительный комбинат, имели не только современный архитектурный облик, но и окраску, главным образом светлых тонов.
Суровцев побывал в Будапеште, видел Келенфельд, Зугло, Обуду — новые районы, видел Варшаву, жил в Праге, в Белграде, но нигде не ощущал таких разительных контрастов, как в Берлине, такой разницы между аркообразной и сводчатой, вертикально взметенной вверх старой немецкой готикой и сухой, прямоугольной геометрией современных типовых кварталов. Порою сверху ему казалось, что ряды новых домов в центре напоминают вставные белые кубики на темном, остроугольном и иззубренном контуре старого Берлина.
Но для Суровцева самым примечательным оказались не эти цветовые и архитектурные контрасты, а высокое качество строительства. Немецкие товарищи работали аккуратно, чисто, с расчетом на долговечность зданий и в смысле качества мастеровитее, чем в родном комбинате Суровцева. И это Суровцев должен был признать. И этому можно и должно было поучиться.
Анатолий Михеевич с удивленным восхищением как-то сказал Курту:
— Дома у вас односерийные, а вместе с тем у каждого что-то свое, какая-то особинка, изюминка. Торцы, например, разные. Облицовочные плитки разноцветные — желтые, красные, голубые. Это веселит, дает разнообразие. Серия серией, а вроде бы каждый дом имеет свою физиономию.
— С нами архитекторы хорошо дружат. Это от них идет. Им интересней на каждом доме что-то придумать
— Вот то-то и есть! — вздохнул Суровцев.
Бромбергу он не хотел об этом говорить, но про себя подумал, что им в комбинате ох как еще не хватает такой дружбы. И архитекторы недостаточно инициативны, и строители сами недостаточно требовательны. А в результате обоюдными их усилиями выпекается слишком много домов-близнецов, которых и отличить-то друг от друга можно лишь по номерам под фонарями.
— Внешний вид — это одно дело, а есть еще и наши, чисто строительные вопросы. Например, заделка швов между панелями, у нас тут недостатки, — сказал Суровцев, и Бромберг понимающе кивнул. — Дом, Курт, он ведь как живой, дышит!
Суровцев имел в виду практику плотного заделывания швов между панелями, которая существовала в его комбинате. Но так как каждый дом со временем дает осадку, то из этих швов постепенно выкрашивался бетон. В квартиры с улицы начинала проникать влага.
Почему такого не получается в домах, которые монтируют Кульман и Бромберг, Суровцев и не спрашивал. Он сам видел, что панели имеют пазы, которые плотно входят друг в друга, а шнуры из синтетического материала, проложенные на стыках панелей, исключают трещины и проникновение влаги.
Суровцев давно уже мог делать выводы на основе широких профессиональных наблюдений. Эту возможность ему предоставил комбинат. Он, бригадир строителей, видел заводы железобетонных изделий не только в Берлине, но и в Будапеште, в Белграде. Он наблюдал процесс изготовления панелей в городе Нови Сад в Югославии. И, право, теперь — уже безо всяких преувеличений — международный строительный опыт говорил Суровцеву о том, что высокое качество заводских изделий связано не только с новой техникой. Многое зависит и от старания работников, от добросовестности, от культуры производства и особого рвения людей, заботящихся о качестве изделий. А это рвение можно и нужно поддерживать и воспитывать в строительных бригадах и на заводах в равной мере — в этом Суровцев был совершенно уверен.
Он как-то беседовал об этом с Куртом, который тоже бывал на заводах и стройках Польши и Чехословакии. Мнения их совпали. Вернувшись в тот день со стройки в гостиницу и отдыхая в своем номере, Суровцев вдруг поймал себя на мысли, что его самого почему-то не удивляют и сама тема, и характер разговора двух бригадиров, отмеченный таким размахом и емкостью международного опыта.
«Тут дело не только в наших поездках, — подумал тогда Суровцев. — И не только в этом дело, что теперь за рубеж часто ездят рабочие. Куда важнее, что дружба рабочих, дружба строителей всех столиц социалистических стран, именно теперь обрела такое конкретное содержание, вошла в обиход рабочей жизни».
Быть может, мысли Суровцева и не облекались именно в такие слова, но смысл их был именно в том, что ощущал он всем сознанием, всем сердцем. Расширились горизонты, стала несравненно духовно богаче его рабочая жизнь именно в последнее десятилетие, когда она наполнилась такой интересной работой по созданию новой Москвы — образцового коммунистического города, когда в нее вошли такие поездки, как символ и реальное выражение все более крепнущих чувств рабочей, интернациональной дружбы.
И оттого, что он, Суровцев, так высоко ценил эту дружбу и те внимание и заботы, которыми его одарили немецкие товарищи, ему захотелось сделать что-то хорошее для Курта Бромберга. Что мог он ему подарить? Самое ценное, что мог от души преподнести Суровцев Бромбергу, — это был его профессиональный опыт.