Восхождение
Шрифт:
— Беда! Стоим, Владимир Ефимович, машинист крана не вышел на работу.
— Заболел?
— Неизвестно. Телефона у него нет, а живет далеко.
— Да, ситуация! — вздохнул Копелев.
Машинисты подъемных башенных кранов принадлежали к одному из трестов механизации, которые обслуживали Домостроительный комбинат. И хотя зарплата машинистов зависела от выработки бригады, все же Копелев не имел над ними непосредственной административной власти. Он был только со всеми в добрых, дружеских отношениях да еще с ним как с бригадиром согласовывали всякого рода служебные
— У нас горит смена, Валера! — произнес Копелев хотя и по обыкновению спокойно, но со всей той мерой недовольства и злости на машиниста крана, которые были понятны звеньевому Максимову. — Кто из наших машинистов сейчас дома? Бобков — сменился с утренней смены. Он где живет — в Сокольниках? — рассуждал вслух Копелев, понимая, что надо принять такое решение.
Максимов тяжело дышал в трубку, — видно, запыхался, пока бежал от участка до телефона на станции мето. Не мог же звеньевой отойти от трубки без ответа Копелева, а Копелев, повесив трубку, спокойно лечь спать. Нет, это исключалось. Какой уж там сон, душа будет не на месте.
— Вот что, Валера, я одеваюсь и лечу к Бобкову всеми видами транспорта, что поймаю. А вы пока займитесь там чем-нибудь, чтобы не сидеть без дела. Может быть, щели кое-какие забетонируете. В общем, действуйте по обстановке. Ну, ждите меня, — закончил разговор Копелев. Он принял решение и стал одеваться быстро, по-солдатски, как по тревоге умел одеваться за считанные доли секунды, когда служил в авиационной части.
Римма Михайловна, наблюдая за ним, только вздохнула один раз глубоко и сокрушенно.
— Если Бобков не поедет, ты полночи пробегаешь, а в полшестого вставать на смену. Ты подумал об этом? — сказала жена.
— Как это не поедет! Не верю. Ты не знаешь наших ребят, — ответил Копелев, схватил со стола кепку и на цыпочках, чтобы не разбудить сына, быстро прошел по коридору. — Спокойной ночи! — пожелал он.
— Вот уж действительно — покой нам только снится, да и это редко, — хмуровато пошутила Римма Михайловна.
Время приближалось к одиннадцати вечера. Москва затихала, и в предночном Кунцеве, на Ярцевской улице, людей было уже не больше, чем машин. Они скользили по асфальту со стороны Рублевского шоссе и улицы академика Павлова.
Копелеву нравилось место, где он жил, нравилось тем, что здесь было тише и малолюднее, меньше шума и толкотни, чем в центре, больше простора и чистого воздуха. Он ведь сам почти что все время строил дома на окраинах, умел различать, да и проникся любовью к своеобразию, особому обаянию окраинных микрорайонов, соединявших в себе все достоинства современной цивилизации с богатством еще не тронутой разрушением природы, массивами лесов, парков, водоемов и, как в Кунцеве, сравнительной близости голубой излучины Москвы-реки. И то, что было хорошо днем, ночью ощущалось, пожалуй, еще острее, полнее.
Ему повезло, он быстро поймал такси и поехал чуть ли не через всю
— Ефимыч, ты? — только и смог выдавить Бобков, отступив на два шага от двери.
— По твою душу, — сказал Копелев. — Только ты не пугайся, просто нужен ты, Лешенька, бригаде до зарезу.
— Плащ снимай, раздевайся, — радушно пригласил хозяин.
— Извини, но это ты одевайся, поскольку на кране нет машиниста, не вышел новенький, адреса я его не помню, — сказал Копелев, — и вот, брат, хочешь, стану перед тобой на колени, выручай, чтобы смена не пропала.
— И все? — спросил Бобков, сразу заметно успокоившись.
— Все, — развел руками Копелев.
— А я-то думал, чего такого серьезного. Чайку все-таки попьем, а?
— Ребята ждут, Лешенька, вся смена ждет, дорогой. Ты уж меня прости во второй раз и прими мою сердечную благодарность бригадира, — произнес Копелев, искренне расчувствовавшись, ибо хотя и знал хорошо Алексея Бобкова, а все же ожидал, что тот поломается немного, побурчит, поворчит, а только потом поедет.
На улицу они вышли через пять минут, Копелев не отпускал такси.
— Давай, друг, теперь жми в Ивановское, — дал новый адрес шоферу Копелев. — Время полчаса от силы, смена ждет.
Он чувствовал душевный подъем от удачи, что быстро нашел Бобкова, что тот не кочевряжился и не мотал нервы, а тотчас согласился, и вот сейчас они с удовольствием курили, развалившись на заднем сиденье машины.
— Слушай, товарищ, ты видел таких работяг, которые на смену в такси едут, да еще через всю Москву? — спросил Копелев, от хорошего настроения почувствовав потребность поболтать с шофером. — Если не видел, то посмотри на нас, чудаков.
— На свои деньги катаетесь? — Шофер поинтересовался не без удивления.
— А на чьи же!
— Сильны! Да вы не рабочие!
— Как так? А кто же, по-твоему? — оживился Бобков.
— Мало ли кто!
— Да нет, рабочие, самые настоящие. Машинист у меня не вышел на работу, везу замену. Вопрос принципа. Обещали — надо сделать план.
— Раз обещали, другое дело, — сказал шофер. — Слово надо уважать. Это дороже денег.
— Вот именно, ты хорошо сказал. У нас ведь как бывает, — рассуждал Копелев, подогретый задевающим за живое разговором с шофером, — оправдал слово — верить будут, а соврал, обманул — кто тебе еще поверит! Как себя поставишь среди людей, так к тебе и относиться будут.
Рабочее слово, я думаю, — продолжал Копелев, — должно быть и для себя, и для других прочно и верно, как Указ Верховного Совета.
— Ишь ты, как сечешь словами, аж искры летят! — сказал шофер и даже обернулся за рулем, чтобы разглядеть получше Копелева: сразу чувствуется — человек с весом.
— Ефимыч у нас мужик-кремень! — Бобков произнес это уважительно, с той полнотой выражения доброго чувства к бригадиру, которое не оставляло сомнений в искренности.
— Кремень, кремень! — подхватил шофер.