Восхождение
Шрифт:
У Суровцева родился сын-наследник. Решили назвать его Антоном. Теперь Анатолий Михеевич после смены каждый день бывал в больнице. Частенько его сопровождал кто-нибудь из монтажников.
Этот хмуроватый денек с утра начался снегопадом. Словно мелкая, белая крупа просеивалась сквозь облачное небо. Монтировать панели было нелегко, и бетон и металл скользили в руках.
В начале смены к Суровцеву, перебазировавшемуся в Ивановское, заскочил работавший рядом Логачев и напросился в компанию — навестить жену Суровцева в роддоме.
— Ладно, Игорь, сразу же после партсобрания, —
А до этого все было обычное — более чем часовая дорога от Винницкой улицы в другой, восточный край Москвы, обычный монтаж здания, неподалеку от того места, где работали бригады друзей — Копелева и Логачева.
Суровцев иногда сам удивлялся: почему строители никогда не жалуются на внешние условия работы, на природу? А ведь кому не ясно, что есть разница между теми, кто работает под открытым небом, и теми, кто в цехах. Требования одинаковые: почасовой график, поток, ритм. А условия — на заводе стабильные, на стройке погодные, переменчивые, капризные. Но такова уж, видно, скромность строителей — не выпячивать особых трудностей своей работы.
«Вот Копелев, — подумал Анатолий Михеевич, — первым в столице взялся осуществлять ритм — этаж за два с половиной дня. И наступившая зима его не остановила. А трудностей прибавилось немало. Как же Копелев «сбрасывает» с графика эти полсуток? Тут ни для кого не было секретов. Копелев набирает скорость на каждой операции, экономит время по минутам за счет четкой организации труда. Иного пути нет, ведь все остальное оборудование, детали, снабжение у всех бригад одинаковые.
А вот желание каждого монтажника работать интенсивнее, упорнее, страстное, побеждающее, желание есть не у всех.
Почему всего этого у Владимира в коллективе больше, чем у меня, пусть не так уж и намного, но больше? Вот до чего надо доискаться», — решил он.
В обеденный перерыв к Суровцеву в прорабку заглянул Логачев. Они были всегда рады видеть друг друга. И по делу, и без дела, хотя бы просто поболтать о том о сем, поделиться новостями. Такое бывает только у людей, которые духовно близки. Суровцев это понимал. Он действительно любил Игоря, как брата.
Впрочем, они никогда не говорили об этом, но если бы кто-либо спросил у Суровцева, на чем стоит их дружба, то он бы сказал, что такие отношения рождаются не от соседства двух строительных участков, не от взаимного обмена разного рода услугами и возможностями. А только тогда по-серьезному уважаешь человека, когда есть, как выражались в старину, «родство душ» и полная нравственная совместимость.
— Какие новости, Игорек? — спросил Суровцев, когда Логачев сел рядом с ним на скамейку.
— А все нормально. Ты мне скажи, как твоя Валентина, как Антон?
— Спасибо, все вроде хорошо.
— Значит, берешь меня с собою? — спросил Логачев.
— А институт? У тебя же сегодня, кажется, консультация?
— Перебьюсь. Ради такого дела пропущу разок. У твоего столяра, у Саши Нертика, взял конспекты. Мы ведь с ним на одном курсе.
— Тогда другое дело, — кивнул Суровцев.
— А потом если я Валюшу в роддоме не навещу, она меня,
— Не перестанет, она тебя любит, а это, брат, в семье чувство заразительное, как и ненависть, — сказал Суровцев.
Партсобрание прошло без затяжек, в духе собранности и деловитости. К тому же это был тот случай, когда цифры звучали выразительнее слов, подводились предварительные итоги работы бригад за первый год пятилетки.
Докладывал Владимир Павлюк, один из трех братьев Павлюков, работающих в одном комбинате. Суровцев хорошо знал всех троих. Это были его погодки, а теперь уже почти ветераны комбината. Владимир и Николай начинали монтажниками у Игоря Логачева в бригаде, младший, Олег, после службы во флоте работал электриком в соседнем управлении.
Трое рабочих в современной семье — явление не столь уж частое. А если вспомнить, что Павлюк-отец, тоже рабочая косточка, строил мосты по всей стране, а когда его монтажный отряд перевели в Москву, то поставил здесь два моста — Ногатинский и Метромост, мать Павлюков работала в том же отряде арматурщицей...
Суровцев говорил своему парторгу:
— У тебя не просто семья, а поднимай выше — настоящая рабочая династия.
Общественная, да и партийная жилка сильнее билась в характере старшего брата — Владимира. Он был общительным по натуре, выдержанным и спокойным. Улыбка утепляла его добродушное, круглощекое лицо.
Владимир быстро «пошел» по общественной линии, сначала стал председателем постройкома, а затем и освобожденным секретарем партбюро. В управлении его любили за простоту и доброжелательность, за то, что «свой», все понимает и знает и умеет, как говорится, «работать с людьми». А без желания влезать по-человечески в душевные дела рабочих нет и эффективной партийной работы. Павлюк учится заочно в том же строительном институте, где и Логачев.
Предварительные итоги работы, прозвучавшие на партсобрании, рисовали знакомую картину. Никто не удивлялся тому, что по-прежнему впереди оказалась бригада Копелева.
Копелева все поздравляли с успехами, а Суровцева с новорожденным.
Павлюк сказал, что на втором месте находится пока бригада Суровцева, на третьем — Логачева.
— Теоретически вы еще можете меня догнать за оставшиеся полтора месяца, — сказал Копелев своим друзьям после собрания.
— А ты что, собираешься загорать с бригадой до самого Нового года? — удивился Логачев.
— Нет, работать.
— И позволишь себя обогнать?
— Никогда! — быстро отрезал Копелев.
— Тогда чего же ты? — удивленно пожал плечами Суровцев.
— Я же сказал — теоретически можете, а следовательно, хочу вас мобилизовать.
— Ну, смотри, Володька, дождешься, мы тебе пятки крепко поджарим, вот только надо разозлиться хорошенько, — заявил Игорь, немного задетый тем вызовом, который бросал им Копелев с уверенностью в своей силе, а может быть, действительно желавший подзадорить, по-деловому «разозлить» своих друзей.
— Вот и жмите, ребята, вовсю, семафор открыт, желаю успеха! — невозмутимо напутствовал их Копелев.