Воскресенье на даче

Утро. Улицы Лсного оглашаются криками разносчиковъ. Тутъ и «цыплята, куры биты», и «огурчики зелены», и «сиги копчены», и «невска лососина», и пр., и пр. Это выкрикиваютъ тенора. Звонкія сопрано поютъ то «яйца свжія», то «селедки голландскія», то «земляника сплая, земляника». На балкон дачи сидятъ надворный совтникъ Михаилъ Тихоновичъ Пестиковъ и его супруга Клавдія Петровна. Пестиковъ въ халат и въ туфляхъ; супруга въ блуз. У обоихъ головы растрепаны, у обоихъ

лица заспаны. Они почему-то дуются другъ на друга, молчатъ и смотрятъ въ разныя стороны. На стол самоваръ и чайный приборъ.

— Налей еще… — говоритъ Пестиковъ и подвигаетъ къ супруг порожній стаканъ.

— Могли-бы, кажется, и сами… Все я, да я… — фыркаетъ супруга.

— Но вдь это, такъ сказать, женскія обязанности въ семь…

— Молчите. И безъ васъ тошно. Голова болитъ. Должно быть какъ нибудь неловко лежала во время сна.

— Давайте сюда стаканъ.

Стаканъ наполненъ чаемъ. Пестиковъ прихлебываетъ и куритъ папиросу, остервенительно затягиваясь ею. Пауза.

— Ужасно надодаютъ эти разносчики съ своими криками… — начинаетъ супруга.

— Да… Я давеча подошелъ къ палисаднику, такъ мн одинъ до того надолъ, что я хотлъ его отколотить палкой. Пристаетъ къ душ — купи у него раковъ.

— Да и вообще здсь въ Лсномъ скука смертная. Знала-бы, не похала сюда на дачу. Не знаешь, что длать, куда идти.

— Да, невесело. И везд тоска. Въ «Озеркахъ» жили — тоска и жидъ одоллъ, перехали въ Лсной — тоска вдвое и вдвое жидъ одоллъ. Мн кажется, что третьяго года, когда мы жили въ Новой Деревн…

— И тамъ тощища, — перебиваетъ супруга. — Гулять некуда ходить. А наконецъ эта музыка изъ «Аркадіи» и «Ливадіи» — Господи, какъ она мн надолызла! А эти подлыя содержанки, которыя жили и направо, и налво!

— Я когда-то холостой жилъ въ Лигов — вотъ тамъ…

— И я двицей жила съ тетенькой въ Лигов… Не знаешь куда дться отъ скуки. Но здсь, въ Лсномъ — это ужъ ни на что не похоже! На кладбищ лучше жить.

— Ты-бы, Клавдинька, създила сегодня къ обдн. По конк за шесть копекъ до Новосильцевой церкви отлично. Все-таки народъ, публика. Сегодня воскресенье.

— Да вы никакъ съума сошли! Вдь нужно одваться, а я вздумать объ этомъ не могу. Эдакая жара, духота…

— Что мы сегодня будемъ сть за завтракомъ?

— Все надоло. Не знаю, что и заказывать.

— Разв мозги жареные…

— Закажи мозги.

— Лнь и заказывать-то.

— Ну, я закажу. Вдь здсь только и утшеніе, что въ д. Да не худо-бы яичницу съ ветчиной… Только ветчину нужно хорошую. Ты-бы сходила сама…

— Благодарю покорно. Вдь это одваться надо. Я не видла скучне мста, какъ Лсной. Выдти куда-нибудь — одться надо. Однешься — гулять негд.

— Ну, положимъ, Беклешовъ садъ.

— Нашли мсто гулянья! По дорожкамъ лягушки прыгаютъ, сырость отъ пруда.

— Тни много. Громадныя, старинныя деревья… Трава хорошая.

— Что мн тнь?

Что мн трава? Вдь я не мужикъ, чтобъ развалиться въ тни на трав. И, наконецъ, весь этотъ садъ — олицетворенная скука.

— Вотъ съ этимъ я согласенъ. А что до прогулки, то… Для прогулки, кром того, Лсной паркъ есть. Тамъ и тнь, тамъ и цвтники…

— До Лсного парка-то отъ насъ языкъ выставишь, бжавши.

— Кто любитъ гулять…

— Не люблю я безъ цли гулять. Ну, пойдешь въ паркъ, въ Беклешовъ садъ, а дальше что?

— Дальше дйствительно длать нечего. Въ Беклешовомъ саду, впрочемъ, можно на лодк покататься.

— Въ эдакую жару-то? Благодарю покорно.

— Хочешь, сегодня вечеромъ устроимъ прогулку на лодк, когда солнце сядетъ?

— Это вмст-то съ вами? Велика пріятность! Да и если-бы компанія и то скучно. Нтъ, здсь вообще скучно, вообще не знаешь, что длать.

— Невесело-то невесело, но вдь надо-же пробовать чмъ-нибудь развлечься. Хочешь сегодня въ клубъ идти?

— Чтобъ смотрть, какъ кривляются на сцен бездарные актеры. Чтобъ наблюдать, какъ пятидесятилтнія актрисы играютъ молоденькихъ двушекъ?

— Въ театръ можно и не ходить… Мы посл театра, къ танцамъ.

— Ну, его, этотъ клубъ. Тощища… И, наконецъ, все одн и т-же рожи: старая накрашеная холера, пляшущая съ гимназистами, дв разноперыя трактирщицы въ шляпахъ треухомъ. Да еще заплати деньги за входъ!

— Ну, такъ погуляемъ по улицамъ.

— Гуляйте ужъ одни, наслаждайтесь вереницею мамокъ и нянекъ съ ребятами.

Опять пауза.

— Позови кухарку. Надо завтракъ и обдъ заказывать. Дйствительно, одно только и развлеченіе, что пость хорошенько, — говоритъ Пестиковъ.

— Мара! Иди сюда! — кричитъ супруга.

Въ дверяхъ появляется кухарка.

— Такъ на завтракъ мы мозги и яичницу… — начинаетъ Пестиковъ. — Яичницу ты, Мара, сдлаешь намъ съ ветчиной, но не изъ цльныхъ яицъ, а сболтай ихъ съ молокомъ. Сболтаешь и обольешь ветчину. Да прибавь зеленцы.

— Задумали вы кушанье, которое одни вы только и будете сть. Не терплю я яичницу съ молокомъ… — перебиваетъ супруга. — Яичница, такъ ужъ должна быть изъ однихъ яицъ.

— Теб мозги, другъ мой, останутся. Вдь завтракъ — это такая вещь, что и одного блюда достаточно, если впереди хорошій сытный обдъ.

— А сами, небось, будете два сть — и мозги, и яичницу!

— Не найду я вамъ, баринъ, здсь, въ Лсномъ, хорошей ветчины… — заявляетъ кухарка. — Здсь есть въ лавк ветчина, но какая-то ржавая. Да и мозговъ наврядъ теперь найдешь, вдь ужъ поздно, десять часовъ. Что было — кухарки раньше расхватали. Мозги, почки, ножки — все это надо съ вечера въ лавк заказывать.

— Вотъ это тоже прелести нашей дачной жизни! язвительно замчаетъ супруга. — Ветчины нтъ, мозги — съ вечера.

— Тогда сдлай яичницу безъ ветчины, не только зелени побольше, зелени…