Воскресенье на даче

Лейкин Николай Александрович

— Она на насъ подастъ къ мировому! Я на нее подамъ къ мировому! — вопіяла мадамъ Пестикова. — Она меня первая оскорбила.

— Нтъ, ужъ ты этого не длай… Бога ради, не длай… Ты меня пощади.

— Васъ щадить, такъ дойдетъ до того, что меня по щекамъ будутъ бить.

— Ну, полно, полно…

Перебраниваясь такимъ образомъ, они дошли до своей дачи, вошли въ палисадникъ и все еще продолжали перебраниваться. Мужъ говорилъ вполголоса и поминутно прибавлялъ:- «Тише, Бога ради тише, насъ могутъ сосди услышать»,

но жену это еще больше раздражало и она голосила еще сильне.

— Господи, что-же это такое! Какъ воскресенье, какъ праздникъ, такъ у насъ скандалъ и перебранка! — вздыхалъ онъ.

— Сами виноваты. Зачмъ завезли меня въ этотъ поганый Лсной? Здсь иначе и длать нечего, какъ перебраниваться. Здсь вс перебраниваются, въ клуб и то перебраниваются, даже дерутся. Тутъ скучища страшная, народъ оболдваетъ и лзетъ другъ на друга.

— Но вдь ты сама нанимала здсь дачу.

— Вы должны были предупредить меня, остановить, доказать, что здсь ни погулять въ уединеніи, безъ вытяжки, нельзя, ни…

— Душечка! Но, когда мы жили въ усадьб въ Новгородской губерніи на дач, ты сама роптала, что бродишь какъ дикій зврь одна. Какъ на тебя угодить

— Довольно. Достаточно. Тряпкой вы были, тряпкой и останетесь.

Въ это время мадамъ Пестикова обернулась и увидала, что съ сосдней дачи съ верхняго балкона на нее уставились два женскіе глаза и смотрятъ черезъ заборъ, очень внимательно прислушиваясь къ крикамъ.

— Вамъ что надо? Вы что выпучили глаза въ нашъ садъ? — крикнула она сосдк.

— Ахъ, Боже мой! Не выколоть же мн себ глаза. Я на своемъ балкон…

— Быть на своемъ балкон вы можете, но разсматривать чуть не въ микроскопъ нашъ садъ вы не имете права. Мы за вами не слдимъ и вы за нами не слдите.

— Ахъ, Боже мой, какія строгости!

— Да-съ… Строгости. Вы-бы еще биноколь наставили, взяли слуховую трубу.

— Зачмъ мн слуховая труба, если вы кричите на весь Лсной? Я лежала на диван и читала книгу, но вдругъ такой крикъ, что я думала — ужъ не пожаръ-ли. Я и выскочила.

— Ну, выскочили, а теперь и убирайтесь обратно. Вишь, какую обсерваторію у себя на балкон завели!

— Не ты-ли мн это запретишь?

— Я. Что это въ самомъ дл! Нельзя у рыбака сига купить, чтобы ты съ вашей вышки не высматривала и не звонила въ колокола по всему Лсному, что у насъ пирогъ съ сигомъ, что за сига я дала шесть гривенъ.

— Позволь, позволь… Да какъ ты мн смешь говорить «ты»!

— Какъ смла, такъ и сла! Вдь и ты мн говоришь «ты». Людямъ длать нечего, они каждый часъ съ своего балкона глаза на нашъ садъ пялятъ, да еще не смй имъ ничего сказать! Скажите на милость, какія новости!

— Полно врать-то! Что ты мелешь! Ты сама шляешься около оконъ нашей кухни да вынюхиваешь, что у насъ на плит кипитъ, — доносилось съ балкона.

— Некогда мн вынюхивать, у меня дти,

мн впору только съ дтьми заниматься, а вотъ какъ у тебя, кром двухъ паршивыхъ мосекъ, никого нтъ, такъ ты и завела обсерваторію. Ты хоть у мосекъ-то-бы блохъ вычесывала.

— Ахъ, ты дрянь эдакая! Да какъ ты смешь мн это говорить!

— А за эту дрянь хочешь на полицейскіе хлба, шлюха ты эдакая?

— Сама шлюха грязнохвостая!

— Брешь! Я не шлюха, а надворная совтница, кавалерша.

— Оно и видно, что надворная! Совсмъ надворная, а не комнатная.

— Молчать! Ты думаешь я не знаю, кто такое теб этотъ плшивый полковникъ, который къ теб здитъ! И про жида знаю, какой ты съ него браслетъ сорвала. Вдова… Вдовой-то ты только числишься, а на самомъ дл…

— Ого-го-го! Постой я въ тебя, мерзкую, горшкомъ кину. На вотъ… Получай! — крикнула сосдка, швырнувъ съ балкона цвточнымъ горшкомъ, но горшокъ не перелетлъ черезъ заборъ.

— Ты кидаться! Ты кидаться! Такъ ладно-же, и я у тебя вс стекла въ дач каменьями перебью.

Мадамъ Пестикова пришла въ ярость и начала искать въ саду камень.

— Клавдинька! Клавдинька! Опомнись! — слышался шопотъ мужа съ терассы. — Вдь это чортъ знаетъ что такое! Смотри, около нашего палисадника посторонній народъ останавливается.

— Вы что тамъ шепчетесь! Берите полно и идите сюда на подмогу.

— Другъ мой, ты иди сюда!

Съ балкона полетли въ садъ картофелины. Мадамъ Пестикова поднимала съ дорожекъ сада куски битаго кирпича и швыряла на сосдній балконъ.

Пестиковъ сидлъ на терасс за драпировкой и въ отчаяніи воздвалъ руки съ потолку.

— Боже милостивый! Что-же это такое! Съ одинъ день два скандала! — шептали его губы.

VI

ПАКИ У НМЦЕВЪ

Семейство Гельбке и Аффе съ сестрой возвращались домой съ прогулки изъ Беклешова сада, гд они катались на лодк. Когда они подходили къ своей дач, то у калитки палисадника ихъ уже дожидались гости — Грусъ, рыжеватенькій молодой человкъ съ усиками и въ веснушкахъ, и Грюнштейнъ, худой черный какъ жукъ мужчина съ чертами лица, напоминающими семитическое происхожденіе. Они стояли и смотрли на встрчу приближающимся Гельбке, причемъ Грусъ вынулъ изъ жилетнаго кармана часы и держалъ ихъ въ рук.

— Мы аккуратны, какъ хронометръ, а вы просрочили ваше время… — говорилъ онъ по-нмецки. — Вы звали насъ на партію въ крокетъ ровно въ три часа, мы были безъ двухъ минутъ три у васъ, а вы являетесь домой только въ шесть минутъ четвертаго.

Гельбке въ свою очередь вынулъ часы и сказалъ:

— Дв минуты четвертаго, но я думалъ, что мои часы впередъ.

— Ваши часы отстали — это вамъ говоритъ часовыхъ длъ мастеръ, — стоялъ на своемъ Грусъ. — Дайте ваши часы и я имъ прибавлю ходу.