Восьмая нота
Шрифт:
– Скажите, а чем Берия отличался от других ваших мужчин?
– Понимаете, способности всегда имеют знаки отличия, посредственность пуста.
Поездили мы с Ангелиной Васильевной по городам и весям, весело и сердито поездили. Она в золоте – я в шоколаде. Правда, диплома педагога она лишилась за сожительство с врагом народа. Хотелось и в этом деле ей помочь, пытался через суд доказать, что она давно с ним не живет, но не поверили. Такую кучу справок запросили, что проще без диплома.
Ее, дурочку, по-прежнему в школу тянет, кругами ходит, но не пускают. А я в усадьбе шашлык ем, виски пью, в бане парюсь и думаю, кому еще помочь.
Моя Аэлита
Снега всегда из прошлого. А после женщины, как после осени, что-нибудь да остается: то шпильки, то заколки, то шарфик под стулом. У меня серебро на губах.
Раскрыв ладони, она показала серебряную пыль, которая появляется всякий раз, когда идет снег. Не тут, а там – на Марсе. Сегодня я обязан уволить ее. За то, что она ничего не видит, кроме этих микрочастиц на своих руках. Их никто не видит.
– Вы знаете, мой бывший муж покупал билеты в цирк только на первые ряды.
– Он у вас был близоруким?
– Нет, ему нравилось, что в меня влюблены все клоуны на свете.
Я представлял, как муж целовал лунную поверхность ее лица, и мне хотелось в тот день, когда идет ее снег, касаться хотя бы краешка уходящих губ. Я не мог вообразить, как улыбаются серебряные девушки обратной стороной любви. Не
помню, не хочу помнить, как подписывал заявление об уходе по собственному желанию, вернее, по производственной необходимости.
– Вам что нравится читать на ночь?
– Бунин. «Темные аллеи».
– Не люблю Бунина, там всегда возникает желание.
Потом она вдруг поведала, что в новогоднюю ночь останется совсем одна, натянет старый свитер, джинсы, заберется с ногами на диван и станет ждать, когда серебряная пыль осядет на ее ладони.
– Она падает к вам только на ладони?
– Нет, серебряная пыль везде.
– Почему она прилетает лишь к вам?
– Я хочу родить красивого и умного сына, который будет всем необходим.
– А у меня на ладонях мозоли.
– Вы не умеете задумываться, в вас только работа. Мне вас бывает жалко.
Да, на моих ладонях лед приказов, накладных и ее заявление об уходе.
– Вы знаете, люди еще очень воинственны и нетерпимы.
– Почему?
– Они ведь с Марса.
– Как это? Все люди с Марса?
– Ну, не только с него. До Марса они жили на Юпитере, Сатурне и дальше. Там их прошлое.
– Вы, верно, начитались фантастики?
– Нет, я ее совсем не читаю. Солнце остывает.
– Извините, а на Земле люди зачем?
– Земля им знания дает и только. Вот когда Солнце еще чуть-чуть померкнет, они переберутся на Венеру и поймут, что главное на свете – любовь!
– Ну, а Меркурий куда?
– Там станут торговаться за место под Солнцем. Знаете, я здесь была такая чужая всем. И ждала вас.
– Как это вы ждали меня? Я не давал для этого никакого повода.
– А повод и не нужен.
– Вы отдаете себе отчет, что это уже слишком?
– Я, я не хочу уходить от вас.
– Вы меня, по-видимому, не слышите.
– Я слышу, а вы глухой.
Она резко повернулась и ушла, не хлопнув даже дверью, тихо ушла, как снег.
Жена заметила, что перед снегопадом
Девушка из декабря
Девушка в декабре вместе с подружкой вышла из подъезда и так славно улыбнулась, что подумалось – улыбка принадлежит мне. Глаза ее – две декабрьские ночи, и новогодние ресницы, и стройность, неподвластная зиме, и ладные следы от сапожек помутили рассудок. Ходил за ней полдня, у светофора не выдержал, предложил познакомиться.
– Не смейте покушаться на мою свободу.
И перебежала на другую сторону дороги, а я остался один в декабре. Его скудная медность обронила мне солнце мелочью на сдачу. Думал, доживу до весны и подойду снова. Птицы весной счастьем всех потчуют.
В ожидании время оживает, а ты замираешь, наблюдая за живым временем. Оно убегает, ты убываешь. Стыд несостоявшегося поедает целиком. Неоцененный, теряешь рост, вес. Весь прогибаешься вопросом – и так до первых птиц весны.
Март дал отмах, попросил продлить тот день девочки из декабря. Накупил ворох цветов и побежал дежурить к ее дому. Квартиры не знал, надеялся угадать по окнам, они похожи на глаза своих хозяев. На удивление, все окна оказались на одно лицо. Дом готовился к сносу. Он пустовал уже несколько дней. Вошел в подъезд, стал искать квартиру девочки из декабря. Обои обмирали от страха одиночества, в них шевелились тени ушедших вещей, краны что-то пытались подсказать пересохшими устами. С подоконников подмигивали покалеченные рюмки, стаканы, вазы и царапались оголенные провода. В одной из комнат оказались часы с забытой секундной стрелкой и две реснички. Вы не поверите, я их узнал – это были ее новогодние ресницы из тех дней декабря. Дотронулся – и током дернуло, и вспомнилось, и обожгло:
– Не смейте покушаться на мою свободу.
Руку так разнесло, что пришлось идти в поликлинику. Там дежурил старый, добрый доктор. Он сразу всё понял:
– Парень, ты понимаешь, что произошло с тобой?
– Кажется, ударило током, доктор.
– Дурачок, просто кто-то подарил тебе две секунды из своей жизни.
Жемчуг
Нам пора разбежаться. Экватор пройден несколько лет назад. Двигались к полюсам, кроме кончиков пальцев ничего не связывало. Мы друг друга зачитали до дыр.
– Ты обещал рассказать, как возникает желание.
– Прости. Ничего интересного. У всех одно и то же.
– Но мы разные.
– Вы разные, но желание не от вас исходит и зависит не от вас.
– Ты странный, что случилось?
– Вспомнилось далекое, неловкое совсем.
– Надеюсь, до меня?
– До.
– Расскажи.
– Отвяжись.
– Фу, какой грубый. Мне становится скучно.
– Давай зажжем свечу.
– Зачем? В память о той, да?
– Нет, знаешь, если затаиться и проследить путь пламени, задержав дыхание, затем задуть свечу и медленно-медленно выдыхать…