Восьмая нота
Шрифт:
– Нет-нет-нет!
– Ну, это слишком. Выйди из класса немедленно.
Вышла, разревелась от несправедливости. У нас и технички педагоги – схватила одна и к директору приволокла.
– Вот, ревет, успокоить не могу, как заведенная воет.
– Ева, прекрати и ответь, в чем причина?
– Переведите на класс выше.
– Ты что, программу освоила?
– Да-да-да.
– Откуда уверенность?
– Не уверена, учительница сказала, что ответы мои взрослые.
– Ты не списала случайно?
– Нет-нет-нет.
– И никто не подсказывал?
– Плагиат не мой путь.
– Да?
– Что-что?
– Да-да-да,
Вот и пойми, думают или маму вызывают. Сдвиг по фазе какой-то. А у директора короткое замыкание. Хорошо, что короткое, а то бы так и дадакал до пенсии.
– Мама, мамочка, меня перевели в следующий класс.
– Они что, с ума сдвинулись?
– Не знаю, мамочка, но ты сможешь завтра убедиться в этом сама.
Пушкин, бабушка и подушки
У бабушки моей кроме двух табуреток никакой другой собственности не было. Первая табуретка, широкая, приземистая, во дворе крыльцо охраняла. Вторая в бабушкиной спальне стерегла кровать. Та, что у крыльца, темной была от дождей и снега, иной краски она за свой долгий век и не нюхала. Соперница, резная от загара, лоснилась – ухоженная, как пасхальное яйцо. Не понятно, как ее в миску с луковой шелухой окунали. Мне тоже хотелось быть таким же крепким, загорелым и высоким.
Сидя на первой, бабушка общипывала гусей на подушки. На бабушкиных подушках спал весь наш поселок: от мала до велика. С гостинцами по праздникам приходили за сны сладкие благодарить. В эти дни от печенок да леденцов меня со спины по щекам узнавали люди на улице.
– Акимовна, с каких гусей пух?
– С Польши, на подушках с эдакими перьями сам Коперник когда-то спал.
– Кем он тебе доводится, Коперник этот?
– Куда мне до него, он солнышку родственник.
– Ладно, чего там, уговорила, торговаться не стану, берем.
На бабушкиной нарядной кровати пирамидой громоздились четыре разновеликие подушки с розочками на лицевой стороне.
– Бабушка, а зачем тебе четыре подушки?
– Вот выйду замуж, дед станет на второй спать.
– А третья тогда вам зачем?
– А как примется старый храпеть, так и получит этой подушкой по говорильнику.
– Бабушка, значит, четвертая подушка лишняя?
– Нет, милый, она остальными верховодит по ночам.
– Такая маленькая?
– С виду да, мала, нутро – ее главный козырь. С псковских гусей перышки в ней одно к одному, как буковки в слове. На такой не спят, на парадный табурет рядом укладывают, а она в благодарность за то сказки всю ночь сказывает.
– Можно, я с тобой спать стану, пока у тебя деда нет?
– Если мамка не против, приходи, но помни: подушечка эта точность уважает, опоздаешь – не обессудь, без сказки останешься.
Пришлось у матери рекой слез разрешение вымаливать. Явился ровно в девять, как было уговорено.
– Мамка позволила, принимай постояльца на ночевку.
– Тише ты, говорун, все перья перепугаешь. Раздевайся да подле стеночки пристраивайся ладом.
Я быстренько оголился, лег, затаился
Бабушка долго прибирала свои косы, молилась шепотком в углу, потом прилегла, перекрестила меня, вздохнула, и в комнату вошла тишина. А как луна заглянула в окошко, бабушка правую руку на подушку маленькую опустила, а левую на грудь мою приладила. И полились тогда ко мне под самое сердце слова, одно другого краше:
Ей в приданое даноБыло зеркальце одно;Свойство зеркальце имело:Говорить оно умело.– Бабушка, кто это, кто?
– Тише ты, Пушкин это, милый, сам Пушкин!
– Он родственник наш?
– Нет, он солнышку нашему братик младшенький, ты слушай, слушай.
«Свет мой, зеркальце! скажиДа всю правду доложи:Я ль на свете всех милее,Всех румяней и белее?»Я засыпал и просыпался, слова ли во мне стучали или сердце мое так билось?
«…Аль откажешь мне в ответе?Не видал ли где на светеТы царевны молодой?Я жених ее». – «Постой…»– «Вставай» пришел, видишь, как солнце высоко стоит.
– Бабушка, а Пушкин наш где?
– Да тут он, в подушке спит давно крепким сном, умаялся тебе сказки сказывать.
– Можно, я ее с собой возьму, мамке покажу?
– Нет, милый, подушка – это приданое мое. Меня без нее ни один дед замуж не возьмет.
– А ты не ходи туда.
– Скажешь тоже, кто раз обжегся, того к огню обратно тянет.
– Бабушка, пойми, мне без подушки уже никак нельзя.
– А ты после завтрака во двор выходи, мы в четыре руки вмиг тебе подушку сварганим…
Бабушки нет давно на белом свете, а подушка та всегда при мне, в ней младший брат солнышка нашего сказки на ночь сказывает:
И никто с начала миране видал такого пира…Не знаю, из чего другие люди сделаны, я из бабушки, подушки и Пушкина.
Замужество за ужином
Десять лет что десять дней, как десять пальцев в пересчете. И квартира есть, и на мебель наскребли, а внутри пусто. Вроде как гоняешь по маршруту туда-сюда, а никто в салон твой не садится, остерегаются чего-то. Пустой вагон – позор водителя. Сколько одних счастливых билетов переела, сколько из-за этого кондукторов по-увольнялось. Как без счастья пассажиров заманивать? А ребенка как не было, так и нет. Любовь давно прошла, кроме ужина уже ничего не сближает, а он ужом свернется у телевизора и дрыхнет до полуночи. В полночь возьмет свое и на боковую со стеной в обнимку.