Восьмой дневник

Губерман Игорь Миронович

нынче в зеркало я поглядел –

лучезарный седой идиот.

* * *

Ведут по жизни нас

надежды и стремления,

а если жар угас,

то – прелести дряхления.

* * *

Земли блаженный обитатель

и обыватель по натуре,

я с детства яростный читатель

и знаю толк в макулатуре.

* * *

То подвиги творя, то преступления,

какие даже в диком сне не снились,

отцов

и дедов наших поколения

с историей российской породнились.

* * *

С утра едва проснусь,

компьютер я включаю

и всю земную гнусь

за чаем изучаю.

* * *

Живя на свете этом без охраны,

исполнена сочувственных забот,

сама себе душа наносит раны,

боясь того, болея за, страдая от.

* * *

Мы чувствуем в года, когда умнеем,

насколько зыбко всё и краткосрочно;

и только отношение к евреям

во все века незыблемо и прочно.

* * *

Забавно мне, что прорицатели

(а дней текущих – очевидцы)

уже не светлые мечтатели,

а очень чёрные провидцы.

* * *

Завидую высокой простоте,

с которой тексты древние писались,

а мы уже совсем, ничуть не те,

и струн подобных разве что касались.

* * *

Иегова, Христос и Аллах,

да и Будда, по-моему, тоже

помогают порою в делах,

говорить о которых негоже.

* * *

Характер мой напрасно я ругал,

не страшен был ни взрослым я, ни детям,

я никого не бил и не ругал,

я просто был упрям. И спасся этим.

* * *

Похоже, так Создатель завещал:

со времени далёкой старины

везде исход еврейский предвещал

упадок покидаемой страны.

* * *

Уткнув лицо в кормушку власти,

вдыхая запах с восхищением,

реальность видишь лишь отчасти,

поскольку занят поглощением.

* * *

А всё-таки уму непостижимо,

останется надолго темой спорной,

откуда в нас готовность одержимо

участвовать в разгуле злобы чёрной.

* * *

Пока в Москве лежит сухая мумия

и врут с экранов нагло и потешно,

прививка слепоты и недоумия

творится изумительно успешно.

* * *

Не дай ни грусти, ни тоске

гнать волны мрака,

весь мир построен на песке –

стоит, однако.

* * *

Кажется, насколько понимаю,

свой чердак я доверху заполнил:

вроде бы я всё запоминаю,

но

уже не помню, что запомнил.

* * *

Наш разум удивительно глубок,

тем более – настоянный на знании:

разглядывая собственный пупок,

мы можем размышлять о мироздании.

* * *

В театре жизни мы вахтёры,

подсобный цех и осветители,

в какой-то мере и актёры,

хотя по большей части – зрители.

* * *

Не верю я в божественное чудо,

хотя других ничуть не агитирую,

но стих течёт неведомо откуда,

а я его всего лишь редактирую.

* * *

Аргументы возле нас недалеко:

эти быдло, вот убийцы, вон фашисты;

пессимистом быть удобно и легко,

потому что вечно правы пессимисты.

* * *

Когда возникают затеи у Бога,

то жалко людей обалдевших:

евреев уехало больше намного,

чем было уехать хотевших.

* * *

Когда в душе случится вмятина

или бугорчик необычный,

уродство это обязательно

себя проявит в жизни личной.

* * *

Я сегодня задумчив и тих,

душу грешную точит забота:

в тихом омуте мыслей моих

с очевидностью водится кто-то.

* * *

Когда я окончательно устану,

стихи сменю занятием простым:

писать воспоминания я стану

про то, как я дружил со Львом Толстым.

* * *

Душевно укрепляющая доза

продукта перегонки и брожения

полезна от печалей и мороза,

а также для взаимоуважения.

* * *

Весьма загадочно умение

российской власти омерзительной

нагнуть живое население

до позы крайне унизительной.

* * *

Когда бы то, что бродит мысленно,

порывы те, что утекли,

я изложить посмел бы письменно –

меня б лечиться упекли.

* * *

Имеет нашей памяти дурдом

лихое качество:

про всё, что вспоминал бы со стыдом, –

забыто начисто.

* * *

Когда идут осенние дожди,

мне разное в их шелесте сочится:

то «больше ничего уже не жди»,

то «может ещё многое случиться».

* * *

В годах далёких и печальных

лежит основа многих гадостей:

уже и в самых изначальных

затеях Бога были слабости.

* * *

Душа вкушает ублажение –