Воспарить к небесам
Шрифт:
Но робкое спокойствие Эш, переходящее почти в неловкое молчание, и ухудшение внешности в ее возрасте вызывали тревогу.
У Микки было много дел, но я чувствовала, что не упомянуть об этом нельзя, это слишком важно.
Поэтому, накануне вечером, когда мы встретились в закусочной за ужином, я заговорила об этом.
Он тоже это заметил и был крайне обеспокоен. Но, как мужчина, понятия не имел, что делать. Кроме того, он поделился тем, что некоторое время назад обсуждал этот вопрос с Рианнон, и она не согласилась с тем, что, по всей
Поскольку Микки не был согласен с оценкой Рианнон, он поделился со мной тем, что в течение последних нескольких недель пытался обсудить эту тему с Эшлинг. С тех пор он отступил из-за страха, что его усилия заставляют ее отдаляться и все становится только хуже.
Очевидно, не все было хорошо. Но теперь между Микки и Рианнон не существовало отношений, при которых он мог бы обсудить это с ней, чтобы она, будучи матерью, могла вмешаться, и он, будучи отцом, оставался в недоумении, как это сделать.
— В следующий раз, когда она будет у меня, я попробую еще раз. Посмотрим, что смогу сделать. Не очень хорошо, но, детка, я должен тебя спросить, не вмешаешься ли ты, — сказал он.
Я не чувствовала, что нахожусь с Эш в тех отношениях, при которых могла бы это сделать. Мы проводили вместе время, и немного сблизились, готовя ужин несколько недель назад, но мы не были близки, и за все время, которое я провела с семьей Микки, с тех пор, как мы официально начали встречаться, ближе мы не стали. Главным образом потому, что всякий раз, когда ужин заканчивался, она исчезала в своей комнате, и я слышала в ответ только «Пока, Эми!», когда Микки кричал, что я ухожу.
Это настораживало само по себе. Она не делилась со мной открыто или даже по-девчачьи, что ей нравится, что я встречаюсь с ее отцом. Но все же, в самом начале, даже если она и не давала мне этого понять, она сообщила мне об этом.
Кроме того, в самом начале, еще до того, как мы с Микки официально сошлись, Эшлинг, казалось, приживалась в изменившейся семейной ячейке Донованов, которая теперь включала и меня. Мы сближались, но это был путь, по которому мы двигались постепенно.
А теперь не стало ничего.
Но мне было все равно. Если разговор отца с дочерью не пройдет гладко, я вмешаюсь.
Поэтому я ответила:
— Все, что нужно.
Микки не скрывал облегчения, и это ясно сказало мне, насколько он обеспокоен сложившейся ситуацией.
Однако этот разговор произошел вчера вечером.
В тот момент у меня на уме было совсем другое.
В том числе и то, что я только что вернула своих детей и теперь представляла Микки в их компании.
И после нескольких последних лет, антенны, что достались мне от матери, и настроенные на нечто подобное, подавали сигнал, что сейчас эта комбинация, казалось, не изменилась.
Но кроме появления Конрада и его мерзкого поведения, дети сами определили себе график опеки, и после нашего враждебного разговора Конрад не сказал ни слова.
Мне нравилось плавать по этим спокойным водам. Я не хотела раскачивать лодку.
Я все время твердила себе, что Микки — хороший парень, и даже в самых смелых фантазиях не было ничего такого, что могло бы заставить детей не принять его.
Но это не означало, что я не волновалась.
Я подавила желание позвонить Микки, отменить ужин и перенести его на полгода, вытащила цыпленка, смешала его с соусом барбекю и поставила в духовку на режим подогрева.
Я осмотрелась вокруг, и услышала тихую музыку. Это не был мой выбор музыки для ужина, это был рок-н-ролл, но в стиле Джона Мелленкампа, от которого вы бы не уснули и который хорошо бы звучал.
Я также увидела, что барная стойка была накрыта. Я связалась с мебельной компанией, и обеденный стол должен был прибыть до конца этой недели, поэтому мы ели в баре. Пиппа сделала, как я просила, и даже наполнила водой со льдом красивый новый кувшин.
Свечи горели. Освещение было чуть менее романтическим.
Все было прекрасно.
Вот только надо было купить цветы.
— Надо было купить цветы, — пробормотала я.
— Не уверен, но поскольку твой чувак — мужчина, ему, вероятно, плевать на цветы, — сказал Оден, усаживаясь на табурет напротив меня.
Он прав.
Я улыбнулась ему, подняв руку, чтобы заправить волосы за ухо.
Именно тогда я поняла, что забыла надеть серьги.
— Черт! Я забыла серьги! — воскликнула я гораздо более драматично, чем того требовала ситуация.
— Судя по микроволновке, у тебя есть две минуты, чтобы выполнить эту миссию, мама, — поддразнила ее Пиппа. — Поскольку твои драгоценности не в Калькутте, думаю, ты сможешь это провернуть.
Я бросила на нее взгляд, который наполовину выражал веселье, наполовину свирепость, она улыбнулась мне, затем я двинулась, сказав:
— Сейчас вернусь.
Оден решил к ней присоединиться, крикнув мне в спину:
— Мы постараемся выжить без тебя.
Я надеялась, что им придется ждать годы, прежде чем сделать это.
Я поспешила по коридору, но, перед тем как выйти из кухни, схватила телефон, на тот маловероятный случай, если Микки позвонит, и скажет, что за сутки он подхватил воспаление легких, но волноваться не стоит, воскресла Флоренс Найтингейл, чтобы лично за ним ухаживать, хотя, увы, на ужин со мной и детьми он прийти не сможет.
Но этого не случилось.
Но когда я надевала третью пару сережек (первая, бриллиантовые гвоздики, были большими, слишком броскими и слишком дорогими; вторая, крупные кольца, почти доходившие до плеч, которые Алисса уговорила меня купить, были слишком в стиле диско; последняя, переплетение бисера и крошечных золотистых листиков, в самый раз), мой телефон зазвонил.