Воспоминания мёртвого пилота
Шрифт:
– Какое сегодня число?
– соскучившийся по общению спросил его я снова.
– Восемнадцатое, - ответил врач и поняв, что от меня ему не отвертеться, отложил свои записи в сторону.
– Один из моих товарищей умер два дня назад, а второй пять.
Мне казалось тогда, что это имело для него какое-то значение.
Он промолчал.
– Как меня нашли?
– спросил я после паузы.
Доктор коротко рассказал, что при возвращении на родную базу из подводного похода, последние пятьдесят морских миль лодки всегда идут в надводном положении. Вскоре после всплытия вахтенный офицер, стоящий на рубке, доложил, что видит оранжевый спасательный плот,
– Мы уже сообщили в штаб о тебе.
Он взглянул на часы и добавил:
– Через час будешь на берегу. Думаю, что машина медицинской помощи из госпиталя тебя уже ждёт.
На берегу меня встречали командир эскадрильи и капитан Лиховцев. За то время пока меня перекладывали с носилок подводников на носилки скорой помощи я коротко рассказал им о случившейся катастрофе. Особист побежал в штаб моряков докладывать по телефону своему начальству. Оставшись со мной наедине Максимов тихо сказал:
– Валера, я не верю в твою версию одновременного отказа двух двигателей. Но буду стоять за тебя горой.
Почему, Владимир Степанович?
– Не верю потому, что в восьмидесяти пяти процентах отказа авиационной техники виноваты люди, в основном летчики, а буду защищать тебя потому, что ты выжил. Не застрелился, не выбросил за борт умерших товарищей.
Спасибо и на этом, командир
Глава 6
У палаты интенсивной терапии, куда меня поместили, оперуполномоченный КГБ капитан Лиховцев, распорядился выставить вооруженный караул. Узнав об этом, начальник госпиталя полковник медицинской службы Иванченко, со словами: "Пока я здесь командую, а не какой-то "особист" из лётной части", выпроводил автоматчиков обратно в комендатуру.
В дело вмешался начальник контрразведки флотилии. Он позвонил начальнику госпиталя и подробно объяснил ему как важен для следствия, находящийся на лечении в терапевтическом отделении, свидетель капитан Григорьев. После долгих телефонных переговоров Иванченко всё же дал своё согласие на то, чтобы матросы несли дежурно-вахтенную службу под моей дверью, но без оружия и с непременным условием: у дневального должна быть тумбочка и стул для сидения.
Уголовное дело по факту смерти пяти членов моего экипажа было возбуждено сразу же после того, как я коротко рассказал, при каких обстоятельствах погиб каждый из них. Впереди меня ждали многочасовые допросы, и от того, какова будет моя линия защиты, зависело, превращусь я из свидетеля в обвиняемого или нет. Следователь военной прокуратуры справедливо полагал, что для следствия будет полезней держать меня подальше от добровольных осведомителей. А я очень нуждался в информации. "Что следствию известно, а что нет?" - вот, главный для меня вопрос. От него зависело, поверят моим оправданиям или поймают на лжи, затем запутают совсем и вынудят рассказать правду.
Своей версии об отказе двух двигателей при переводе их с "Малого газа" на "Крейсерский режим" я держался твёрдо. В объяснительных записках признавался во всём, за исключением собственной, непростительной ошибки.
Когда вопросы у следователей иссякли, меня отправили ждать решения своей судьбы во Владивосток. В гарнизоне, где проживало пять осиротевших семей моего бывшего экипажа, держать меня дольше, чем это было необходимо следствию, командование не решилось.
Сделано
– Смотри, сынок, вон идет дядя, который убил твоего папу.
Глава 7
Официальных выводов комиссии ждать пришлось больше месяца. И если бы не гнетущая неизвестность, эти дни легко можно было приравнять к хорошо проведённому отпуску. За это время в Елизово состоялся суд над младшим сержантом Елизаровым и телефонисткой Мухиной. Оператор радиолокационной станции был осуждён судом военного трибунала на два года дисциплинарного батальона, а Мухину суд оправдал, не найдя в её действиях состава преступления. За "оставление своего рабочего места во время дежурства не повлёкшего за собой чрезвычайного происшествия" её уволили из Вооружённых сил, и она вернулась во Владивосток.
Света позвонила мне утром одного из праздно проводимых мной дней и предложила встретиться. Я не был с ней знаком и сначала дипломатично отказался от её предложения, сославшись на занятость, но она очень просила об этой встрече, объясняя свою настойчивость тем, что её душа болит при воспоминании о погибших людях и она хочет, хотя бы мне, принести свои извинения. Я в последний раз слабо попытался увильнуть от этого свидания и сказал ей, что давно всех заочно простил, но она жалобно протянула волшебное слово: "Ну, пожалуйста", и я сдался.
"Почему бы и не поехать?
– спросил я сам себя.
– Жена в институте, тесть на службе, теща на даче, делать мне всё равно нечего, потрачу два-три часа на утирание слёз. От меня не убудет." Я принял решение увидеться с Мухиной и спросил её, где бы она хотела встретиться. Она назвала кафе на окраине города, и я пообещал быть там через час.
В дороге я вспомнил, что не знаю как она выглядит. В разговоре по телефону забыл спросить её об этом и не представлял себе, как я её узнаю. Но волновался я напрасно. Девушка оказалась умнее, чем я о ней думал. На бумажной салфетке она крупными буквами написала "СВЕТЛАНА" и повесила эту надпись на пустую цветочную вазу, стоящую на её столе. Когда я перевёл взгляд с салфетки на её лицо, то сразу же отметил про себя: "Она не только умна, но и симпатична. Может быть зря я так долго упрямился, отказываясь от встречи? Хотя ещё ничего не потеряно".
Я подошёл к ней, представился и после того, как сел за стол, спросил:
– Как Вы на счёт ста граммов коньячку с утра?
– Положительно, - ответила она улыбаясь.
Я подозвал официантку и заказал бутылку армянского коньяка и коробку шоколадных конфет.
– Чисто офицерский выбор, - прокомментировала Светлана мой заказ, когда официантка ушла.
– Богатый опыт общения с офицерами?
– стараясь поддержать взятый ею тон разговора спросил я.
– Да, и к тому же не очень приятный, - примирительно ответила Мухина.