Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
щать чаем. Но солдату не сиделось на месте. То ли торопясь, то ли стесняясь и волнуясь, он стал посреди комнаты, затем достал из кармана письмо и подал его брату. Брат прочел и вышел в соседнюю комнату. Там в углу стоял маленький столик с керосиновой лампой. Я вошел вслед за братом, Гриневский остановился в дверях. Брат зажег лампу, а когда она разгорелась, приложил письмо к стеклу. Бумага слегка потемнела, и на ней между строк письма выступили строчки цифр. Это было конспиративное зашифрованное письмо, написанное так называемыми симпатическими чернилами. Брат
Я с жадным интересом смотрел на письмо и на руки брата. Я уже не помню содержания письма, но о том, что в нем было написано, нетрудно догадаться. Оно подтверждало, что предъявивший его - действительно тот солдат, которому надо помочь скрыться из Пензы. Кончив расшифровку, брат снял с лампы стекло, сжег письмо и сказал: «Добре!»
Брат не тянул время. Он спешил. Но спешил спокойно, уверенно, без суеты. Гриневскому надо было уехать как можно скорее. Его побег из батальона вот-вот мог обнаружиться, и на улицах и на вокзалах могли появиться патрули. Паспорта брат Гриневскому не давал. Об этом, видимо, позаботились те, кто его прислал. Григорий подал Гриневскому заранее припасенное пальто, оказавшееся ему явно коротким. Это осталось в памяти, может быть, потому, что пальто носили в те времена длинные. И еще мой брат дал Гриневскому железнодорожный билет. Солдату оставалось только сесть в поезд, пробыв на вокзале минимум времени. Ясно, четко помню, как брат сказал, что билет в Саратов».
В ЕКАТЕРИНОСЛАВЕ
Затем в биографии Грина наступает провал. Известно только, что он работал агитатором в нескольких городах, был отправлен на карантин: его хотели использовать для террористического акта, но Грин отказался выполнить задание. Несколько лет спустя он рассказывал жене, что на карантине испытал первое серьезное разочарование в эсерах.
PAGE 431
В 1907 году Грин напишет повесть «Карантин». В главном герое ее, Сергее, нетрудно узнать самого писателя. В повести Грин объяснит отступничество Сергея тем, что он понял: террористический акт противоречит Жизни.
…В первых числах июля 1903 года в Тамбов приехал профессиональный революционер-подпольщик Наум Яковлевич Быховский, которому ЦК эсеровской партии поручил восстановить разгромленную организацию в Екатеринославе.
«Приехав в Тамбов, - пишет Быховский, - я пришел на явку к молодой девушке Ванде Болеславовне Ко-лендо, которая служила в библиотеке губернской земской управы. Оттуда я попал к какому-то студенту, который созвал всех членов местного комитета партии.
…Один из участников этого собрания повел меня к себе ночевать.
…Проснувшись утром, я увидел, что у противоположной стены спит какое-то предлиннющее тонконогое существо. Проснулся и хозяин комнаты, приведший меня сюда.
– А знаете, - сказал я ему, - я хочу у вас тут попросить людей для Екатеринослава, потому что люди нужны нам до зареза.
– Что же, - ответил он мне, - вот этого долговязого можете взять, если желаете. Он недавно к нам прибыл, сбежал с воинской службы.
Я посмотрел на долговязого, как бы измеряя его глазами, разглядел, что он к
– Ну этот слишком длинный для нас, его сразу же заметят шпики.
– А покороче у нас нет. Никого другого не сможем дать…
…Товарищ принес чайник с кипятком и разную снедь. Было уже 9 часов утра, но долговязый не просыпался. Наконец товарищ растормошил его.
– Алексей, - сказал он ему, когда тот раскрыл заспанные глаза, - желаешь ехать в Екатеринослав?
PAGE 432
– Ну что же, в Екатеринослав так в Екатерино-слав, - ответил он, потягиваясь со сна.
В этом ответе чувствовалось, что ему решительно безразлично, куда ехать, лишь бы не сидеть на одном месте. Мы разговорились, и я решил, игнорируя его неподходящий рост, взять его в Екатеринослав, куда он и был тотчас отправлен мною. Это был А. Грин (Александр Степанович Гриневский)».
Пока Быховский продолжал турне по городам России в поисках новых людей, Грин быстро акклиматизировался в Екатеринославе. Будучи «единственным профессиональным нелегальным», он сразу же взял бразды правления в свои руки. Ему явно пришлась не по душе тихая размеренная работа екатеринославской организации. Он хотел дела и немедленного результата. Алексей написал прокламацию, размножил ее на гектографе, но, не будучи силен в теории, допустил несколько серьезных теоретических ляпсусов…
Словом, когда Быховский вернулся в город, он понял, что Алексея надо немедленно прибрать к рукам. Работником он оказался хорошим, но его портила страсть к преувеличениям, а главное - полнейшее неумение распоряжаться деньгами. Пятнадцать - двадцать рублей, выдаваемые ему из средств комитета, он тратил в два-три дня и потом пробавлялся кое-где и кое-как. И еще смущало Быховского, что этот молодой человек, страстно преданный делу революции, с полнейшим безразличием относился к эсеровской программе, к теории социалистов-революционеров.
Характерной чертой Грина была искренность. Все, что он делал, он всегда делал с полной отдачей. Он был человеком увлекающимся, всегда готовым идти до конца и вместе с тем в вопросах меркантильных почти преступно беспечным. Жизнь множество раз наказывала его за это, но переделать так и не смогла. Грин мог по нескольку дней голодать и все же на первые полученные деньги идти покупать подарки. Он никогда не мог объяснить окружающим свою страсть к красивым, поэтичным вещам. Деньги не держались у него, они словно жгли ему пальцы. О том, чтобы сэкономить, он даже запрещал себе думать, считая все это мещанством, скопидомством.
Так случилось и в Екатеринославе. Быховский считал эти траты преступными. Он подходил к Грину
15 Зак. № 272 PAGE 433
с требованиями «нормального» человека, не поняв, что уже тогда Грин был не только революционером. Рядом с профессиональным подпольщиком шел по жизни другой человек, художник, и этот человек очень часто корректировал слова и поступки революционера. И самое замечательное, что художник ничуть не «портил» революционера, а помогал ему быть более убедительным в агитационных выступлениях. Это особенно сказалось в дальнейшем, в Севастополе.