Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
чиком я получил ответ: «Есть, Канторович и Гриневский».
Оказалось, что «студент» тоже переведен в эту тюрьму.
Встретились мы снова лишь на суде. Из тюрьмы Гриневского и Канторовича везли в тюремной карете, а меня под конвоем вели пешком. Вдоль улицы до самого здания, где должен был проходить суд, толпились люди. Многие меня приветствовали, бросали цветы».
Заседание открылось 23 мая 1905 года в 11 часов 43 минуты пополудни. В зал под стражей ввели подсудимых. Председательствующий обратился к ним с ритуальным вопросом: получили ли они копии
Затем последовало перечисление прибывших на заседание защитников, и дальше выяснилось, что из двадцати приглашенных свидетелей присутствуют только шесть. Не явились в основном солдаты, переведенные в связи с русско-японской войной на Дальний Восток, в действующую армию или же в дальние военные округа.
«Товарищ прокурора, признавая неявку всех свидетелей законной, но вместе с сим находя личный допрос свидетеля Шендюка * существенно необходимым, полагал слушание дела отложить с изменением принятой против подсудимых меры пресечения и с отдачею каждого из них под залог в размере от 100 до 150 рублей.
Защитники подсудимых Канторовича и Чеботарева присоединились к заключению товарища прокурора, также просили об отсрочке заседания, указывая, что к следующему рассмотрению дела возможно надеяться на явку в суд свидетелей, находящихся ныне на Дальнем Востоке.
Подсудимый Гриневский ходатайствовал о слушании дела в отсутствии неявившихся свидетелей, ввиду того что показания их могут быть оглашены па суде».
* Генерал-майор, командовавший в момент ареста Грина севастопольской крепостной артиллерией; был затем переведен на Кавказ. Непосредственным свидетелем Шендюк не был.
PAGE 449
Суд постановил неявку всех свидетелей признать законной. Канторовича и Чеботарева «ввиду продолжительного содержания под стражей» освободить и «потребовать денежный залог в сумме сто рублей» за каждого. Эта «мера» не касалась Гриневского, «как содержащегося… по другому делу, не зависящему от судебной палаты».
В тот же день брат Канторовича внес в казначейство двести рублей, и узники оказались на свободе.
Грин вскоре предпринял новую попытку побега, также окончившуюся неудачей. Его перевезли в севастопольскую тюрьму.
20 июня Грин обратился в Одесскую судебную палату с заявлением, прося рассмотреть его дело в ближайшую июльскую сессию «ввиду продолжительности моего заключения в тюрьме, вредно отзывающемся на общем состоянии здоровья».
Палата уведомила его, что в июле сессии не будет.
В июле Грин дважды обращался в севастопольский военно-морской суд: послан ли его приговор на утверждение и утвержден ли он?
Приговор был утвержден в августе.
Очередная сессия Одесской судебной палаты собралась только 27 сентября. Вновь повторилась старая история: суд за неявкой свидетелей, найденной законной, был вновь отложен. Защитник Гриневского «просил палату настоящее дело в отношении Гриневского прекратить, так как он… уже судился военно-морским судом и осужден к ссылке на поселение». Защитника поддержал товарищ прокурора. Палата дело прекратила.
В
PAGE 450
К полудню тюрьма опустела. В камеру Гриневского вошел надзиратель.
– На тебя амнистия не распространяется, лично от адмирала Чухнина передали, - сказал он, густо позевывая и нехотя крестя рот.
Едва он вышел, как в незапертую дверь камеры вошли четверо узников.
– Мы остаемся с тобой, - сказал один из них, - и выйдем только все вместе.
Гриневский кивком головы поблагодарил товарищей. Он не был уверен, что эта сидячая забастовка изменит решение Чухнина, давно пообещавшего сгноить его в тюрьме.
Но амнистия есть амнистия, и через двадцать четыре часа пятеро узников навсегда покинули душную камеру.
Грина приютил знакомый учитель.
В городе было неспокойно: ходили упорные слухи о предполагаемых погромах интеллигенции и евреев. Гриневский вместе с другими освобожденными ожидал по ночам, что придется идти воевать с погромщиками. Но все обошлось благополучно.
Грин пробыл в Севастополе более месяца. Только однажды он ненадолго отлучился в Одессу - возил оружие. Он видел, как тяжелые крепостные орудия в упор расстреляли крейсер «Очаков». Вероятно, Грин лично не был знаком со Шмидтом, но помнил, что на сходках, которые он проводил в Южной бухте и на 42-м хуторе, было немало матросов с «Очакова». Через семнадцать лет Грин написал «Повесть о лейтенанте Шмидте», но она затерялась в недрах частного издательства «Радуга» и до сих пор не обнаружена.
Грин попросил направить его для работы в Петербург. Ему дали деньги, послали в Москву, где он получил явку в Петербург. Никто из комитетчиков не подозревал, что заставляло его торопиться в столицу.
Грин любил Катю Бибергаль.
Узнав, что Катя в Петербурге (она бежала из архангельской ссылки в Швейцарию, а затем вернулась в Россию), Грин помчался в столицу.
Вера Павловна Калицкая рассказывает, со слов Грина, что его первая встреча с Катей в Петербурге произошла в декабре 1905 года. Уже в эту первую встречу Катя поняла, что перед ней совсем другой человек, охваченный жаждой писать и внутренне отошедший от
PAGE 451
эсеров. Катя не мыслила своей жизни без революционной работы. Произошло несколько объяснений, тягостных для обоих.
Бибергаль работала в военной организации эсеров, вела кружок. Катя очень ценила в Грине талант агитатора, умение говорить образно, живо, увлекательно. Она пригласила его провести занятие. Он согласился только ради нее. Но и здесь произошла ссора: он спрашивал, когда она станет его женой, а она неизменно отвечала, что он ушел из ее жизни с того момента, как отошел от партии.