Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
Но так как я никому не известен; так как теперь весна и так как мне нужны деньги - то издатели или отказывают или предлагают невыгодные до унизительности условия. Давно я хотел обратиться к Вам с покорнейшей просьбой рассмотреть мой материал и, если он достоин печати, - издать в «Знании». Но так как неуверенности во мне больше, чем надежды, - я не сделал этого до настоящего момента, а теперь решился. Сделал
PAGE 462
я это вот почему; В. А. Поссе настоятельно рекомендовал мне обратиться к Вам, сказав, что Вы, по всей вероятности, получаете «Новый журн. для всех» и прочли
Он, может быть, и ошибся, Вы, может быть, и не читали их, но я очень, очень прошу Вас - напишите, выслать ли Вам все рассказы или довольно тех. Я потому сейчас не посылаю всех, что у меня они только в одном экземпляре каждый и, во-первых, не зная, к какому решению придете Вы, - не смогу пытаться устроить их здесь; во-вторых, посылка идет долее, чем письмо. Во всяком случае, умоляю Вас - ответьте мне, если возможно, телеграммой, чтобы я мог скорее, в случае надобности, послать Вам материал и получить от Вас решительный ответ. Надеюсь, Вы не рассердитесь на меня за «телеграмму». Вы понимаете, почему приходится просить о ней. Ваш А. С. Грин. СПб., Шувалово, Софийская улица, дом № 3, Алексею Алексеевичу Мальги-нову».
До сих пор не удалось установить, получил ли Грин ответ от Горького, во всяком случае сборник его рассказов в издательстве «Знание» не выходил.
Своей первой книгой Грин считал том * «Рассказы», вышедший в издательстве «Земля» в начале 1910 года.
Об этой книге много писали.
«Вот писатель, - говорил Л. Войтоловский в «Киевской мысли», - о котором молчат, но о котором следует, по-моему, говорить с большой похвалой». Далее он отмечает, что критика, вероятнее всего, встретила книгу не равнодушно, а просто отложила в сторону, «не решаясь тут же на месте разобраться в ее достоинствах и недостатках. Ибо трудно найти писателя, в даровании которого было бы больше недочетов и противоречий». Войтоловский точно подмечает, что Грина «привлекает мир гигантов и чародеев, но это не страсть к экзотической красоте, не любовь к титаническому быту, нет. Чародеи его - не чародеи, а пальмы - не пальмы». И вместе с тем, замечает Войтоловский, все это не декорации,
* По неустановленной причине на корешке сборника «Рассказы» стоит цифра I.
PAGE 463
ибо нарисованные Грином картины «дышат красотою простора и величавой силы». И потому это не картины тропических лесов, а «точные приметы писателя, по которым сразу узнаешь его лицо. Ибо это лицо неподдельного таланта». Пытаясь определить занимаемое Грином место в современной литературе, Войтоловский говорит: Грин несомненно романтик, любящий и утверждающий жизнь, Грин близок к Горькому. «Он весь создание нашей жизни, и, быть может, он один из наиболее чутких ее поэтов».
Совсем иное уловила в «Рассказах» критик Е. Колто-новская из «Нового журнала для всех». Для нее герои Грина «это типичные современные неврастеники, несчастные горожане, уставшие и пресытившиеся друг другом». Приговор ее категоричен: «Главный недостаток творчества его незрелость и поверхностность».
Л. Войтоловский отмечал у Грина вычурность, местами незрелость, поверхностность, неуклюжесть, но он все же видел в книге в целом нечто большее, чем просто талантливость. Впрочем, Колтоновская в последнем абзаце рецензии снизошла до признания, что у автора «ощущается интенсивная творческая жизнь и несомненная талантливость».
Почти солидарен с Колтоновской и критик из «Киевской мысли» Валентинов, напечатавший свою статью несколько ранее Войтоловского. Он замечает, что восемь рассказов из одиннадцати, помещенных в сборнике, «плавают в крови, наполнены треском выстрелов, посвящены смерти, убийству, разбитым черепам, простреленным легким. Ужасы российской общественности наложили печать на перо
Колтоновской и Валентинову возражает видный критик А. Г. Горнфельд: «Грин, по преимуществу, поэт напряженной жизни. И те, которые живут так себе, изо дня в день, проходят у Грина пестрой вереницей печальных ничтожеств, почти карикатур. Он хочет говорить только о важном, о главном, о роковом: и не в быту, а в душе человеческой. И оттого, как ни много льется крови в рассказах Грина, она незаметна, она не герой его произведений, как в бесконечном множестве русских рассказов последних лет; она только неизбежная, необ-
PAGE 464
ходимая подробность… он видит обнаженные человеческие души… Это хороший результат, и к нему приводит каждый рассказ Грина».
В июле 1910 года Грин поехал в колонию прокаженных, в двухстах километрах от Петербурга. Что потянуло его туда - неизвестно.
Сохранилось письмо Грина Горнфельду, посланное из колонии:
«Глубокоуважаемый Александр * Георгиевич!
С чрезвычайным сокрушением обращаюсь к вам. Я живу сейчас в колонии прокаженных, в 20-ти верстах от Веймарна, станции Балтийской дороги, и не могу вернуться в Питер, потому что нет денег на дорогу и сопряженные с этим мелкие, но совершенно необходимые расходы. Не можете ли Вы одолжить мне до 10-го сентября 15 рублей? Я написал Вам потому, что сейчас мне из редакций нет никакой возможности получить даже гроша: где аванс, а где денег нет. Испробовав все средства и просидев здесь, вследствие этого - лишнюю неделю, скрепя сердце, пишу Вам, в надежде, что, может быть, если не из своих, то из кассы «Р «усского» б «огатства» (журнал, в котором Горнфельд был членом редакции.
– В. С.), Вы смогли бы выручить меня. Не подумайте, пожалуйста, только, что я таким путем хочу осуществить какие-нибудь свои тайные намерения. Я считал бы эти 15 р. личным долгом, как «Р. б», так и Вам.
Здесь в колонии у доктора достать немыслимо (доктор - Владимир Иванович Андрусон, брат самого близкого друга Грина поэта Леонида Андрусона.
– В. С. ) - я ему должен 10 руб. и просить вновь чрезвычайно неловко, пока не вернул эти. А вернуть их можно, только приехав в Петербург и лично стараться раздобыть некоторым… (слово неразборчиво) путем рукописей.
Всего Вам хорошего. Книжка моя (та самая, на которую Горнфельд написал рецензию.
– В. С.), несмотря на лето, помаленьку распродается, я почти каждую неделю получаю вырезки из провинциальных газет - хорошие вырезки. До свидания. Ваш А. С. Грин». (Ориентировочно - начало второй половины июля 1910 года.)
* Описка: Аркадий.
16 Зак. № 272 PAGE 465
Вероятно, Горнфельд прислал деньги, так как Грин смог уехать. Н. Н. Грин рассказывает, что по дороге на вокзал он встретил цыганку. «Цыганка пристала к нему: «Дай погадать». Александр Степанович дал руку. «Тебя скоро предаст тот, кого ты называешь своим другом. Но пройдут годы, и ты наступишь на врагов своих. Возьми этот корешок и всегда носи при себе, - на счастье». Александр Степанович, посмеиваясь, дал цыганке денег, сунул корешок, завернутый в бумажку, в жилетный карман, забыл о ее словах и уехал в Петербург. Сойдя на Балтийском вокзале, он пешком пошел к себе домой. А жил он тогда на 6-й линии Васильевского острова, близ Николаевского моста. Навстречу попадаются два городовых, подходят к Александру Степановичу и спрашивают: «Вы - господин Мальгинов?» Сердце, говорит Александр Степанович, сразу у него дрогнуло, пронеслись в голове слова цыганки, он ответил: «Да», и на него надели наручники; отвезли в Дом предварительного заключения. Во время первого же допроса Александр Степанович понял: он действительно предан тем, кого считал приятелем * и кому, единственному во всем Питере, поведал в минуту откровенности, что он нелегальный и настоящая его фамилия - Гриневский.