Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
«Иначе нет смысла» - этого, к сожалению, Вера Павловна не могла понять до конца своих дней.
Грин всегда был необычайно чуток к ласке, теплу, участию. Они вызывали у этого сумрачного человека слезы. Все, кто знал Грина, единогласно утверждают: даже самое незначительное проявление участия вызывало в нем такой прилив благодарности, что сразу было понятно, как ему недостает простого человеческого тепла.
При всей несомненной отзывчивости, самоотверженности, доброте было в Вере Павловне немало такого, с чем Грин никогда не мог примириться.
По образованию и воспитанию она была типичной буржуазкой, не способной, в силу целого ряда причин,
Исход их отношений был предрешен: непонимания выбранного пути Грин простить не мог.
Отягощенный каким грузом возвращался Грин из ссылки?
Вера Павловна вспоминает: Грин не однажды говорил ей, что время, проведенное им в Архангельской губернии, было лучшим в его жизни. «Заботы о деньгах не было; отец высылал достаточно. Поэтому Александр Степанович мог писать только тогда, когда хотел, мук творчества не испытывал…» Оказывается, вся проблема заключена в деньгах!
Вера Павловна не поняла причину настоящего счастья Грина. А причина эта была простой и трудной одновременно. Изменилось отношение его героев к людям. Герои перестали быть эгоцентристами. Гнор, первый герой, думающий не о себе, уверенно заявит: «Я счастлив».
PAGE 486
Лев Толстой, путешествуя в молодости в Альпах, взял с собой слабого мальчика, чтобы думать и заботиться не о себе. Он писал: «Я убежден, что в человека вложена бесконечная не только моральная, но даже и физическая сила, но вместе с тем на эту силу положен ужасный тормоз - любовь к себе или скорее память о себе, которая производит бессилие. Но как только человек вырвется из этого тормоза, он получает всемогущество».
Счастье Грина было в том, что он «вырвался из этого тормоза». Это было похоже на весну, когда люди начинают жить заново.
18 мая 1912 года архангельский полицмейстер отрапортовал архангельскому губернатору:
«Доношу Вашему превосходительству, что гласно-поднадзорный Александр Степанов Гриневский 15 сего мая освобожден от надзора полиции за окончанием срока такового и того же числа выбыл на родину».
СВОЕЙ ДОРОГОЙ
Грин вернулся в Петербург 16 мая 1912 года. Он не был в Петербурге каких-нибудь полтора года, но как все здесь изменилось, особенно в издательском мире! Надо было восстанавливать старые связи, налаживать новые.
Через три недели после приезда Грин пишет В. Брюсову:
«Глубокоуважаемый Валерий Николаевич!
*
Покорнейше прошу Вас сообщить мне, не предполагаете ли Вы напечатать мой рассказ в июне или в июле месяцах; если бы в июне, то был бы у меня некоторый повод обратиться к Вам с серьезной просьбой об авансе 75 руб., относительно июля повод слабее, и я оставляю тогда этот вопрос на Ваше усмотрение и снисходитель-ство, да и насчет июня тоже. 16-го мая я вернулся в СПб. из Архангельска; денежный вопрос стоит во всей силе и остроте; вспомнив же, что в феврале Вы писали мне о возможности напечатать мой рассказ в течение бли-
Описка: Яковлевич.
PAGE 487
жайших 4- 6
С совершенным почтением А. С. Грин.
Адрес СПб. Васильевский остров, 6-я линия, д. 17, кв. 19. Александру Степановичу Гриневскому» (5 июня
1912 года).
Ответ Брюсова до нас не дошел, но рассказ «Трагедия плоскогорья Суан» был напечатан в июльском номере журнала.
Из ссылки Грин привез немало великолепных вещей, но «пристраивать» их, как он писал Брюсову из Пи-неги, ему было трудно.
Вновь, как и до ссылки, его стали часто видеть в компании Куприна. Старейший журналист Е. Хохлов вспоминает: «Помню, Куприн с характерным для него озорным хохотком сказал про Грина: «У него лицо каторжника», на что Грин, когда ему про этот отзыв сообщили, как-то при встрече с Куприным спросил его: «А вы, Александр Иванович, когда-нибудь настоящих каторжников видели? Небось нет. А вот я видел». Они тогда чуть не поссорились: Куприн таких замечаний не терпел».
Новые связи завязывались с трудом. Помня о добром отношении к нему в «Русской мысли», Грин вновь обращается к Брюсову:
«Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич!
Будьте добры, просмотрите, пожалуйста, прилагаемое мною при сем стихотворение. Если Вы найдете его годным для напечатания в «Русской мысли» - пожалуйста, сообщите об этом мне. Но и в случае неблагоприятном для меня - тоже. Я очень прошу Вас об этом, чтобы быть поставленным в необходимую для меня известность относительно сего. Равным образом прошу Вас уведомить меня - могу ли я рассчитывать на помещение в Вашем журнале небольшого рассказа, разумеется, в случае его годности для этой цели.
С искренним уважением А. С. Грин.
СПб. 2- я рота, д. 7, кв. 24. А. С. Гриневскому» (7 января 1913 года).
Речь в письме, бесспорно, идет о стихотворении «Та-нис» (другие названия: «Фрегат», «Мелодия»), сохранившемся в фонде Брюсова. К сожалению, ответ поэта
PAGE 488
нам и в этом случае неизвестен. Стихотворение «Танис» на страницах «Русской мысли» не появлялось, не было напечатано и ни одного рассказа Грина.
Неожиданно Грину по-настоящему повезло. Быть может, везением это назвать нельзя: просто к писателю пришло заслуженное признание. Книгоиздательство Н. Н. Михайлова «Прометей» заключило с Грином договор на издание трехтомного Собрания сочинений. Для сравнительно молодого писателя это был успех, и немалый. Быть может, известную роль в заключении договора сыграло сообщение, появившееся в такой распространенной газете, как «Утро России». В заметке говорилось: «Один большой из английских журналов («Ежемесячный журнал») заключил контракт с беллетристом
А. С. Грином, обратившим на себя внимание своими рассказами о приключениях. Новые рассказы А. С. Грина будут появляться в английском переводе одновременно с русским оригиналом».
Новый, 1914 год Грин встретил в Москве, куда приехал вскоре после рождества. 28 декабря он писал В. Брюсову:
«Глубокоуважаемый учитель!
Разрешите посетить Вас. Вы, вероятно, в Москве, и я, как приезжий, постараюсь не обременять Вас. А. С. Грин, СПб., Верейская, 13 б, кв. 5».
Состоялась ли встреча и если да, то о чем они говорили, мы, к сожалению, не знаем.