Воспоминания
Шрифт:
Вещи его лежали в определенном порядке, который он никогда не менял. Книги, над которыми он в данное время работал, стояли перед ним на письменном столе: то Эдгар По, то Шелли, то Кальдерон. По бокам — соответствующие словари. Все книги в переплетах, хотя в самых простых. Бальмонт был чрезвычайно аккуратен с вещами, рукописями, письмами.
Книги он любил как живые существа, не терпел пятен на них, загнутых страниц, отметок на полях. Страшно возмущался варварски небрежным обращением русских с книгой. Переставал давать свои книги даже хорошим знакомым, тем, кто не считал преступлением «зачитать» чужую книгу,
По этому поводу у него было много столкновений со своими соотечественниками.
В комнате у него всегда стояли живые цветы, подношения дам, самые разнообразные. Иногда большой букет, иногда один цветок. Бальмонт любил приводить изречение японцев: «Мало цветов — много вкуса».
И любил носить на платье цветы. Не потому, что следовал моде, в подражание Оскару Уайльду или кому другому. Он прикалывал себе цветок в петлицу не только когда выходил куда-нибудь на парадный обед, собрание, на свое выступление, но когда был и дома один, в деревне, где его никто не видел.
В делах и расчетах он был очень точен, не любил делать долги, а если занимал деньги, то вовремя отдавал. Не брал авансов в счет своей работы, не связывал себя никакими обязательствами, но если обещал — исполнял в срок. Эту черту очень ценили в нем редакторы и издатели.
Работал он неустанно, делал свою любимую работу бодро и радостно. Подневольный же труд, всякую службу считал проклятием для человека.
Когда он кончал одну работу, он думал уже о следующей. Не тяготился, не жаловался на обилие ее. В нем совершенно не было лени и уныния, этих свойств, присущих большинству русских.
Несмотря на то, что по рождению и воспитанию он был чисто русским, черты его характера были нерусские. Поэтому, может быть, хотя он и любил страстно Россию, ему все же жилось лучше за границей.
Творчество
Писал, как известно, Бальмонт много, особенно стихов. Иногда по несколько стихотворений в день. Когда у него была такая стихотворная полоса (обыкновенно осенью, когда он жил у моря), он еле успевал записывать стихи. Клал около постели бумагу и карандаш, так как просыпался ночью с готовым стихотворением.
И как странно возникали в нем стихи, как будто непредвиденно для него самого: от созвучья слов, произнесенных кем-нибудь случайно, от взгляда, цветка, шороха, запаха…
Стихотворение «У моря ночью темно и страшно» возникло от слов, произнесенных ночью нашей знакомой, с которой Бальмонт встретился на берегу моря в темноте. Стихотворение «Чет и нечет» — от шума падающих с крыши капель. «В столице» — от проезжающего воза с сеном. «Бойтесь старых домов» внушено ему было картиной Борисова-Мусатова, изображающей старый дом в парке.
К. Д. Бальмонт. Портреты, шарж, силуэт
От музыки почти всегда рождались в нем стихи. Они слагались в его душе без размышлений, без раздумий. (Может быть, мне это казалось только со стороны.) Бальмонт же как-то раз написал мне, правда, будучи уже стариком, что ему приходится для заработка писать прозаические очерки. «И стихи
Никогда он ничего не придумывал ни в прозе, ни в стихах. В своих рассказах, повестях, статьях даже он писал только о пережитом, виденном, им самим испытанном.
Стихи возникали у него мгновенно. Сидит, погруженный в латинскую грамматику, и, оторвавшись от нее на минуту, рассматривает нарциссы, стоящие перед ним. Смотрит долго и начинает отбивать ритм пальцами:
Точно из легкого камня иссечены, В воду глядят лепестки белоснежные…В другой раз сидим у моря, смотрим на закат. Вдруг Бальмонт срывается с места и, заложив руки за спину, сгибая и разгибая в такт пальцы, ходит по берегу взад и вперед, от всех отдалившись. По дороге домой молчит. Спешит к себе в комнату записать новый стих «Закатный час». И записывает его в свою записную книжку прямо набело, уже не меняя в нем ничего.
Когда друзья Бальмонта, поэты, чьим мнением он дорожит, замечают натянутость какой-нибудь рифмы или банальность эпитета, портящие, по их мнению, прекрасное стихотворение, Бальмонт молчит, не соглашается и не спорит, но никогда ничего не переделывает в раз написанном стихотворении.
Все стихи Бальмонта в сущности точные пересказы его душевных переживаний, чувств, мыслей и мечтаний. «Запечатленные мгновения», как очень верно сказал о нем Брюсов.
Бальмонт отдавался каждому мгновению и жил в нем и в своем творчестве, и в своей повседневной жизни. Стихи, написанные им на протяжении недели, нескольких дней, даже не походили по своему настроению друг на друга. И когда Бальмонт составлял книгу из стихов своих за год, за два, старательно и вдумчиво подбирал стихи по отделам, мне всегда казалось, что внутренняя их связь немного искусственна.
Критики отрицали в Бальмонте цельность мировоззрения, и, может быть, они были правы, если не считать мировоззрением прирожденный пантеизм Бальмонта. Но Бальмонт и не гнался за ним, не вырабатывал его в себе сознательно. Он жил мгновением и довольствовался этим, не смущался пестрой сменой мигов, лишь бы только полнее и красивее выразить их. Он то взывал к Христу, то к Дьяволу, то воспевал Зло, то Добро, то склонялся к язычеству, то преклонялся перед христианством. Но эти противоречивые начала его не смущали, быть может, потому, что они объединялись в его чувстве космической цельности, мирно уживаясь рядом, выливаясь то в одну, то в другую форму законченного стихотворения.
Поэт Вячеслав Иванов так говорит в своей статье о Бальмонте (газета «Речь», 24 марта 1912 года) об этой «смене мгновений»: «В Бальмонте это не есть только любование отдельными явлениями и наслаждение ими и не распыленность индивидуальности в мгновениях (не гедонизм, не эпикурейство), а утверждение в себе и в мире солнечной энергии, той энергии, за которой стоит божественная любовь. Поэтому в лице Бальмонта мы имеем дело не с разрушительным началом общественности и нравственности, а с энергией, глубоко утверждающей бытие и действие — божественный смысл вселенского, народного, личного бытия и свободного творческого порыва».