Восток. Запад. Цивилизация
Шрифт:
Тоже вот… Мир ненастоящий, и куртка, и все они, но почему-то это казалось правильным.
– И в чем меня обвиняют?
– В убийствах, – спокойно ответила Милисента. – В издевательствах.
– В изготовлении запрещенных проклятий. – Бертрам Орвуд встал рядом.
– В покушении. – Чарльз пожал плечами и пояснил: – Все-таки я пока жив, так что формально убийства как такового не было.
Алистер рассмеялся. Громко так, заливисто.
– У вас и доказательства есть?
– Свидетели.
– И кто будет свидетелем?
–
– Ничтожество.
– Пожалуй, что да.
– Трус. Предатель. И ублюдок.
– Это ты зря, мама всегда была тебе верна. А вот что трус, так это верно. Не будь я таким трусом, давно бы доложил, но… Как же, предать родного отца! И что взамен? Ты меня проклял. И помнишь, каждое утро напоминал, что я жив только потому, что ты позволяешь жить.
– А теперь ты сдохнешь.
– И это не самый худший вариант. Я уже не боюсь. Главное, что и тебя не станет. А мама будет свободна.
– Свидетель предвзят, – хмыкнул Алистер. – Раз уж вы играете в суд… кстати, а судья кто?
– Я. – Эхтанон вышел вперед.
– И кто ты такой?
– Дракон. Ты ведь хотел дракона?
– Дракон…
Алистер медленно двигался вдоль границы круга. Проверяет на прочность? Несомненно. Чарльз на его месте так бы и поступил. Вступил бы в разговор. И желательно, чтобы тот длился подольше, а пока идет беседа, прощупал бы ловушку.
Слабое место должно быть.
Слабое место есть всегда.
– Извини, но как-то слабо верится…
Дракон сменил обличье.
– А так?
– Так – пожалуй. Хотя, конечно, мир здесь таков… мир снов и грез. И возможностей. Отчего бы в нем человеку и не стать драконом? – Легчайшее касание барьера, и воздух вспыхивает. Алистер отдернул руку. – Что ж, какая разница, верно? Пусть будет дракон. В легендах они – мудрые создания. Никогда не верил легендам.
И снова огненный росчерк в воздухе, словно алая рана, из которой льются огненные капли, чтобы истаять.
– Но допустим, что ты и вправду древний мудрый дракон. Тогда и суд тоже справедливый. А если он справедлив, то… у вас ничего нет. Слова моего сына? Обиженного мальчишки, который не оправдал надежд?
– Дети и не обязаны оправдывать надежд.
– Ну да, конечно. Но есть ли еще свидетели?
– Есть. – Эванора Орвуд вышла вперед, а Эдди положил руки на ее плечи, то ли поддерживая, то ли просто обозначая свое присутствие. – Есть!
И руку подняла.
Меж сомкнутых пальцев ее появилось перышко. Яркое, синее, словно выточенное из драгоценного камня. А потом оно засветилось.
Вспыхнуло.
И осыпалось пеплом, белым-белым. И главное, перышко крохотное, а пепла много. Он поднимается, кружится в воздухе и множится, множится.
– Что за… – Сент-Ортон сделал шаг назад. – И кто это?
– Нэнси, благородный господин… меня звали Нэнси. Или еще Нэн. Помнишь, ты купил меня? Мне сказали, что сорок монет вывалил. Состояньице… Обещался любить и беречь, да только я же не шлюха…
Женщина была красива той дикой красотой, в которой равно сошлись грубоватые черты и сила, что чувствовалась в ней.
– Ты меня зарезал.
– Я ее не помню…
– Зато я помню, благородный господин. И ты помнишь. Я же тебе руку проткнула. Вот тут. – Она провела пальцем по своей ладони. – Ты еще заверещал… и убил меня. Шею свернул. Помнишь?
Лицо Сент-Ортона скривилось:
– Эта шлюха стащила клинок из лаборатории!
– А я помню… это было лет пять назад, – подтвердил Найджел. – Ты сказал, что порезался, и рана еще плохо заживала. Целитель…
– Заткнись!
– А меня помнишь? – Вперед вышла девушка столь тонкая и хрупкая, что казалась вовсе прозрачной. – Помнишь? Как ты обещал мне новую жизнь. И свободу. Я ведь долго умирала. Очень долго.
– Лили, добрый господин. Лили я. – Женщина невысока и кряжиста, на ней простое платье и красный фартук. – Вы сказали, что кухарка надобна…
– Эмили…
– Сивилла…
Они выходили одна за другой. Вставали напротив Алистера Сент-Ортона и говорили, говорили… Их было очень много, и Чарльз даже испугался, что они никогда не закончатся.
– Хватит! – Сент-Ортон не выдержал первым. – Я понял! Вы собрали всех обиженных потаскух, кого только нашли. Да ни один суд в здравом уме не поверит им. Никому!
Он выдохнул.
Вдохнул.
А потом всей своей силой обрушился на невидимую стену. И тьма заполонила круг. Она ползла, завиваясь, карабкаясь выше и выше. И воздух вспыхивал по ее краям. Огонь расползался, рождая руны, а те цеплялись друг за друга.
Показалось, что Чарльз слышит треск.
И огненная ловушка вот-вот лопнет.
– Отдай мою Силу! – сказала девушка с рыжими волосами и лицом, густо покрытым оспинами. Она протянула руку и, преодолев огонь, коснулась тьмы, чтобы вытащить из ловушки клок ее.
– Отдай… – протянула руку Эмили.
– Отдай, отдай, отдай…
– Знаешь, – Милисента отвернулась, – на некоторые вещи лучше не смотреть.
Вопль Алистера Сент-Ортона сотряс небеса. И Чарльз поспешно последовал примеру жены. Но… слишком поздно. Он увидел. И теперь вряд ли когда сумеет забыть.
Полупрозрачные руки, наполненные огнем, раздирающие тьму на клочки.
Уши бы заткнуть, но…
Тишина воцарилась вдруг. Она была вязкой и тяжелой, как кисель. И в ней Чарльз слышал, как ухает его сердце. А еще не только его. Он обнял жену, которая даже здесь ощущалась реальной. И коснулся губами ее волос.